История жизни и любви «ночной ведьмы»

Финские власти не собираются отказываться от своего нейтрального статуса, сообщили «Известиям» в министерстве обороны Финляндии. Присоединение страны к НАТО поддерживает не более 30% населения. Кроме этого, в Хельсинки не считают, что Россия представляет угрозу национальной безопасности страны. Однако, как полагают эксперты, Запад так или иначе попытается заставить Финляндию примкнуть к Североатлантическому альянсу. Финляндия — одна из немногих европейских стран, которая входит в состав ЕС, но при этом не является членом НАТО. Так же как Ирландия, Швеция и Австрия, Хельсинки придерживается нейтралитета. Несмотря на это, финское правительство периодически заявляет, что не исключает присоединения страны к НАТО. Впрочем, специальный советник министра обороны Финляндии Юха Мартелиус заявил «Известиями», что страна никогда всерьез не рассматривала возможность присоединения к военно-политическому блоку. — Идею вступления в НАТО поддерживает приблизительно 25–30% населения, но не более того. Поэтому потенциальное присоединение Финляндии к Североатлантическому альянсу не находится в политической повестке дня. Такое решение не может приниматься без явной поддержки большинства населения. Кроме этого, Россия никогда не рассматривалась в Финляндии как угроза. Даже в новой Белой книге по обороне, которая вышла несколько месяцев назад, о России как об угрозе не говорится, — пояснил Юха Мартелиус. Окончание холодной войны и расформирование Организации Варшавского договора не остановили политику экспансии НАТО на восток. В результате расширений в 1999, 2004 и 2009 годах натовские базы и военнослужащие оказались у самых границ России. Несмотря на озабоченность, которую неоднократно выражала Москва, представители военного альянса продолжают убеждать Кремль в том, что принятие новых членов не нацелено против России, а осуществляется лишь для укрепления общей безопасности. Продолжая поглощать одну европейскую страну за другой, НАТО фактически создает «разделяющую линию» между Европой и Россией. А формируя на территории вновь присоединившихся государств натовскую военную инфраструктуру, альянс провоцирует напряженность, ведь Москва вынуждена принимать необходимые контрмеры для удержания баланса сил. Финляндия имеет с Россией границу длиной 1340 км. Именно этот фактор играет ключевую роль для НАТО. — США с помощью расширения НАТО продолжают затягивать вокруг России так называемую петлю удава, расставляя свои военные базы и формируя соответствующие позиционные районы. Руководство Финляндии осознает: после вступления в НАТО территория страны подвергнется серьезным и масштабным инфраструктурным изменениям, которые начнет проводить альянс. Финляндия — одна из немногих стран, которая объективно понимает, что размещенные базы являются объектом для ударов, если говорить военным языком, — отметил в беседе с «Известиями» первый заместитель председателя комитета Совета Федерации по обороне и безопасности Франц Клинцевич. Безразличие натовских чиновников к мнению граждан демонстрирует недавнее решение о вступлении в альянс Черногории — страны, где большая часть населения весьма негативно относится к подобной перспективе. Поэтому нельзя ожидать, что антинатовские настроения в финском обществе будут служить стопроцентным препятствием для присоединения страны к альянсу. Тем не менее пока финское правительство сохраняет нейтралитет, который предоставляет стране более широкие возможности сотрудничества с другими государствами. Однако нельзя исключать, что в перспективе США усилят давление на Хельсинки с целью добавить в натовскую копилку еще одну страну, граничащую с Россией. Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий: — В то время мне еще и десяти лет не исполнилось. Жил я тогда в родном городе – Ярославле. Его во время войны сильно бомбили. Наш дом чудом уцелел, но около него было много разрушений, зияла воронка от взорвавшегося снаряда. Поэтому те годы память хранит как период страшных испытаний. И вот, однажды ранним утром, часа в четыре, я услышал пальбу. Поспешно одевшись, вышел на улицу и пошел в ту сторону, откуда раздавались звуки. Неподалеку был дом, который охранялся, не знаю, что там было за учреждение. Так вот, тамошний караульный стрелял в воздух и громко радостно кричал: «Победа! Победа!». Иду дальше и слышу, как с противоположной стороны улицы какой-то совершенно незнакомый человек, улыбаясь, приветствует меня как родного, восклицая: «С Победой!». С такими же словами обращались ко мне и другие встречные. Их лица сияли. Это были очень яркие впечатления, оставшиеся со мной навсегда и до сего дня вызывающие слезы умиления. Я шел и чувствовал счастье наступившего праздника. Вскоре взошло солнце. Президент ГМИИ им. Пушкина Ирина Антонова: — 9 мая 1945 года я встретила в Музее изобразительных искусств, потому что поступила туда за месяц до этого, сразу после окончания университета (выпуск проходил в марте). В тот день мы просто не могли усидеть в музее, поэтому попросили разрешение у начальниц пойти в город. И поскольку были близко от Красной площади, отправились туда. Сначала прошли мимо американского посольства — тогда оно находилось в здании рядом с гостиницей «Националь». Американцы были нашими союзниками. У посольства собралась большая толпа. Мы им махали, кричали: «Победа!» А на Красной площади творилось что-то необыкновенное! Нельзя описать словами. Совершенно невероятные ощущения всеобщей радости. Все обнимались. Кто-то плакал, кто-то смеялся. Потом мы пошли дальше — к французскому посольству. Французы тоже были нашими союзниками. И мы их тоже приветствовали. Много ходили по Москве. Везде были толпы народа, и у всех примерно с одинаковое выражение эйфории на лице. Иногда внезапно начинали обниматься с совершенно чужими людьми, поздравляли с победой. Не помню, какая была погода, но точно тепло — на мне был только костюм, без пальто. Вернулись домой без ног, без сил, но переполненные счастьем. Вот так начало моей первой работы навсегда связалось с Днем Победы. В этом году Победе уже 72 года, и 72 года я работаю в музее Изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Президент факультета журналистики МГУ Ясен Засурский: — Мы с семьей вернулись в Москву из эвакуации в 1943 году. Жили недалеко от зоопарка. Тогда в городе еще объявлялись воздушные тревоги, поэтому в квартирах были установлены репродукторы. У нас он стоял на тумбочке и не выключался. Помимо сигнала тревоги, по нему передавали материалы от Совинформбюро. По этому репродуктору мы и услышали, как Левитан объявил о победе. Это произошло ночью, часа в четыре. Все высыпали на улицу — обнимались, плакали, смеялись. Вокруг царила какая-то эйфория. Потом мы с мамой пошли на Красную площадь. Мне тогда было 15 лет, я сдавал экзамены на аттестат зрелости. Отца с нами не было — он находился в Германии, где занимался сбором технической документации немецких разработок в самолето- и ракетостроении, в области связи, автомобильной промышленности. Эти трофеи тогда были важнее, чем пушки и танки. Мы с мамой пошли пешком до Маяковской, через Тверскую — к Кремлю. Москва к тому времени уже преобразилась — исчезло много примет военного времени. На улицах давно не лежали мешки с песком (они устанавливались на случай прорыва врага), с окон убрали бумажные полоски, частично сняли затемнение. Народу в ту ночь на улицах было очень много — к Красной площади шли толпы. Все находились в приподнятом, даже немного экзальтированном настроении, пели песни. Потом начался салют. Мне почему-то запомнилось, как залпы пугали стаи ворон — с началом салюта птицы с криками поднимались из-за Кремлевских стен и кружили в воздухе, как будто радовались вместе с нами. Всё это было прекрасно! Художественный руководитель театра «У Никитских ворот» Марк Розовский: — Весной 1945 года я был еще маленьким — всего 8 лет. Жили в коммуналке между Петровкой и Неглинкой. Когда объявили победу, мы с мамой пошли на Красную площадь. Помню невероятный эмоциональный подъем этого дня. Люди в едином порыве ринулись к Кремлю. К каждому человеку в военной форме (их было довольно много) подбегала толпа, поднимала его на руки и качала. Я не заметил, чтобы кто-то был пьяным или случилась давка. Знаете, когда народ неистовствует, всегда немного страшно. Но в тот день ничего подобного не было. Только взаимная любовь, общность. Все смеялись, ликовали. Наверное, празднование продолжалось весь вечер и всю ночь, но мы были там до 12 часов. Запомнились большие флаги в черном небе — красные знамена и полотнища с изображением Сталина, поднятые дирижаблями и подсвеченные прожекторами. Но, может, это было уже позже, не 9 мая. Меня мама тоже поднимала на руки. Через несколько лет я узнал, что ее радость была омрачена, потому что отец находился тогда в сталинских лагерях. Я не знал этого, думал, что он на фронте. Даже рисовал ему открытки с танками и писал: «Папа, бей немца!» Наверное, она в тот день всё время думала и об отце. Это был праздник со слезами на глазах и с комком в горле. Легендарная «ночная ведьма», начальник штаба 46-го гвардейского Таманского дважды орденоносного полка ночных бомбардировщиков, профессор физфака МГУ, жена, мама двух известных ученых — физика Андрея Линде и психолога Николая Линде. Всё это — об одном человеке, Ирине Ракобольской. В 1941 году она ушла на фронт студенткой уже четвертого курса физфака МГУ. Тогда же на фронт отправился и ее будущий муж Дмитрий Линде. О том, как Ирина Вячеславовна попала на фронт, «Известия» писали не один раз. Сообщение о начале войны застало ее во время летней сессии. — Когда началась война, я сидела у своей подруги Лены Талалаевой — мы готовились к экзамену по теоретической физике. Позвонил наш однокурсник и сказал, что надо включить радио — будет речь Молотова. Так мы и узнали о том, что началась война. Ну что делать? Сначала поплакали, а потом поехали в университет. Там, на Моховой, прошло собрание. И я приняла решение идти на фронт. Позже, когда уже был приказ о формировании полка, все студентки попали в штурманскую группу, — вспоминала Ирина Ракобольская. Последний раз мы виделись с Ириной Вячеславовной 9 мая прошлого года. А осенью ее не стало. Но о войне, истории своей семьи, фронтовой переписке с однокурсником и будущим мужем Дмитрием Линде она рассказывала часто. И было полное ощущение причастности. Как будто сам побывал там, где даже среди бомбежек люди оставались обычными людьми и старались сохранить частичку мирной, довоенной жизни. А письма были главным связующим звеном с домом и родными. — Письма были частью жизни. И без них было бы очень тяжело. А так прочитаешь, как мама рассказывает о себе, о племяннике Славке, — и как будто дома побывала… В письмах, кстати, было много бытовых подробностей. Писать что-то о службе было невозможно из-за цензуры, — вспоминала Ирина Вячеславовна. — Но я выкручивалась. Мама знала, что если я рассказываю о «своей подруге Леночке», которая отправилась в такой-то город, то значит, что это меня туда перебросили. Ирина Вячеславовна жила в Главном здании МГУ. И в ее комнате под письменным столом стояла большая железная коробка, доверху набитая письмами. В них — история семьи и история страны, которые переплелись навсегда. Она мечтала о том, что кто-то когда-нибудь разберет эти письма и опубликует. У самой уже не было сил. Мне довелось прочитать лишь небольшую часть из них. Ирина Ракобольская рассказывала, что, уже попав в полк «ночных ведьм», девушки поклялись друг другу, что до конца войны — никаких романов. Но молодость и жизнь взяли свое. Романы — трогательные и нежные — были. И один из них, между студентами физфака МГУ Ирой Ракобольской и Димой Линде, разворачивался в письмах — служили они в разных местах. Вот несколько отрывков из писем будущему мужу Дмитрию Линде 19 декабря 1943 года Мой друг! Поздравляю тебя с Новым годом! Пусть все будет так, как тебе хочется. Желаю тебе здоровья и сил для этого. Хочу, чтобы было хорошо. Хочу видеть тебя в этом Новом году. Поздравляю близких тебе людей. Будь счастлив. Всегда помню. Ирина. 12 июня 1944 года Дорогой Дим! Твое письмо меня никак не догонит. Что ты написал в нем такого тяжелого, что оно не может дойти? Ну, во всем судьба. А я фаталистка. Жизнь моя идет пока в устроительном порядке. Но сплю спокойно. И даже на комаров не реагирую. Дима, меня, конечно, прервали и я дописываю на другой день. Сегодня получила твой треугольничек, который невесть где путешествовал. Он и правда чудный — этот треугольничек. Может быть, ты объяснишь его, друг милый? У нас же уже лето. Работаю в палатке, ветер продувает в окна и двери, зеленая трава под ногами. 25 сентября 1944 года Милый! Сегодня я получила от тебя письмо. Так быстро… Оно было опущено 19-го числа. Что же делать? Я точно не могу без тебя. И еще так нескоро это все будет. Дим! Мы переехали в отдельную комнату. Устроили новоселье. Дима! У меня не получается сегодня письмо, потому что мне сегодня очень, очень трудно одной. Я нашла старое письмо — не опустила в ящик, комплектую его с этим. Родной мой, маленький (почти по бабушке). Две недели нашего счастья — это не так мало, это очень много, а мне хочется еще и еще. Целую тебя, помню тебя всегда, всего. Твоя Ирина. Отрывки из письма Дмитрия Линде Ирине Ракобольской 19 декабря 1943 года Полевая почта 42/32. И. Ракобольской «Ужасно! Я пишу четвертое письмо за четыре дня!!! Меня начинают посещать кошмары. Просыпаюсь в холодном поту и дрожащей рукой ищу перо и чернила. Знакомые врачи говорят, что не переживу десятого письма. Если будет не лень — поставь мне памятник с какой-нибудь прочувствованной надписью вроде: Старый, толстый, глупый Дим Мукой страшной был томим. Каждый день он по письму Цельный месяц слал тому, Кто причиной был всех бед, Тот, кому он дал обет Цельный месяц по письму Каждый день писать тому, Кто причиной был всех бед Тот, кому… Черт возьми, кажется я стал повторяться. Говорят — это первая стадия помешательства. Впрочем, ты, конечно, тоже заметила у меня некоторые признаки безумия. Бедная мама! А главное, бедный полковник Абрамов — он не переживет, если постигнет несчастье одного из немногих отличников строевой подготовки. Дима.