Шесть лет за фарфор. Жизнь и приключения великого боксера, который так и не стал олимпийским чемпионом

Удивительное интервью от Юрия ГОЛЫШАКА

1980 год. Москва. Виктор РЫБАКОВ (справа) против француза Даниэля ЛОНДА. Фото Семен МАЙСТЕРМАН/ТАСС

  Его жизнь – словно роман. Необязательно понимать спорт, чтоб оценить качество сюжета. Судьба этого человека полна таинственных штрихов.

  Ярчайший боксер Советского Союза Виктор Рыбаков ехал на Олимпиаду-76 – и внезапно проигрывал. В 80-м история повторилась.

  Рыбаков оставался выдающимся – бои его помнят до сих пор. Но что с той памяти – если настоящим чемпионом так и не стал?

  Этот человек много раз мог погибнуть – но каким-то чудом выживал снова и снова. Слушая его рассказы, я не выдерживаю:

– Вот это Ангел-хранитель у вас.

  Рыбаков словно ждал:

– О чем и речь! Не было б этого Ангела – давно сгнил бы где-то. Но вот не сгнил.

  После сборной СССР жизнь его сделалась ярче прежней. Один поворот колоритнее другого: тюрьма, внезапное возвращение в бокс… 33-летний, всеми забытый Рыбаков уехал боксировать в Штаты. В профессионалы.

  Я, запинаясь, толкую о том, что такая судьба достойна брошюры – Рыбаков смеется:

– Так книжка – это ж подведение итогов. А мне рано подводить. Так живу в свои шестьдесят – все время что-то случается. И еще случится, думаю.

– Книжка подождет?

– Подождет…

120 БОЕВ, 145 ПОБЕД

  Я принялся было вспоминать о его чудесных боях, налиставшись справочников:

– 219 боев на любительском ринге…

  Договорить мне Рыбаков не дал, рассмеялся:

– Неправда все это!

– Как неправда? – отстранился я.

– Никогда в жизни я не считал бои. Всегда от фонаря писал. Приезжаю на чемпионат страны, нужно передать для судьи-информатора справку. Я и пишу: «120 боев, 145 побед». Тот объявляет: «Провел 120 боев, в них одержал сто сорок…» – и осекается. Ну, смешно же!

– К собственным медалям отношение тоже снисходительное?

– Да я свою медаль запросто подарить мог. И дарил!

– Шутите?

– Серьезно вам говорю. У меня не осталось ни одной, все раздарил.

– Две бронзовые олимпийские – может, их-то стоило сохранить?

– На фиг они нужны? Ну вот скажите мне: кому нужна бронзовая медаль? Ей-Богу – кому? Это дерьмо, медалью не считается. За монреальскую Олимпиаду отдал кому-то из приятелей. На, говорю, забирай. Мне она не нужна.

– Тот спокойно положил в карман и ушел?

– Кажется, отказывался. Так я ему насильно всунул: «Забирай. Мне она душу не греет…» Честное слово!

– Смешны вам «уголки славы», которые устраивают дома некоторые спортсмены?

– Так это нормально. Человек достиг, гордится этим. Тут вопрос в чем? Я-то не трудом все это достигал, мне легко давалось. Только начал боксировать – сразу выиграл. Снова, снова, снова… Вошел в сборную СССР, не напрягаясь. А рядом были люди, которые с утра до вечера пахали.

– Такие становятся чемпионами?

– Петя Заев стал. Абсолютно не одаренный боксер. Невысокого росточка – но пахал, как папа Карло. Стал абсолютным чемпионом СССР, вторым на московской Олимпиаде. В общем, добился.

– Недавно разговаривали с Русланом Проводниковым. Тот рассказывал – ему все равно, получает он или бьет сам. Настолько любит сам бокс, процесс…

– У меня все не так. Я страшно не любил, когда меня бьют.

– Как я вас понимаю.

– Не доставляло мне это вообще никакого удовольствия. Если меня бьют – на хрен мне этот бокс нужен? Я пропускал довольно мало ударов, техника хорошая. Есть люди, которые с утра до вечера тренируются – а мне все легко давалось. Сразу начал выигрывать, выигрывать, выигрывать…

– За счет чего?

– Скорости.

ОЛА ВОЗЛЕ ГАДЛИ

– Вы же выросли где-то на краю земли. Из таких деревень дальше Магадана не выбираются.

– Это правда. Мне Магадан и казался главным городом мира. Только до него еще добраться надо было, интернат был в поселке Ола. 75-й год, первая моя «Европа». Спрашивают: «Ола – это где?» А я отвечаю: «Возле поселка Гадля…»

  Первый раз из интерната своего приехал в Магадан – от чемпионата России меня отцепили. Зато дали талоны в центральную столовую, на 2-50 набирай что хочешь. Пошел эту столовую искать по городу. Вот это было потрясение.

– Что увидели?

– В интернате кроме редьки не было ничего – а тут кисель! Пирожные! Мне от увиденного и бокс стал не нужен – только б снова в этой столовой оказаться. В парк пошел, а там стадиончик. Люди мяч гоняют в настоящих гетрах и трусах. Тоже чудо. Время спустя в городской бане мне на старика указали: «Гляди, Вадим Козин!» – но меня это не тронуло. Козин и Козин. Время спустя дошло.

– В интернате жизнь жестокая?

– За кусок хлеба приходилось драться. Завоевывать уважение. Но драки были не жестокие. До первой кровянки, ногами не добивали.

– Вспоминаете свой детдом – какая сцена сразу перед глазами?

– Спальня на 18 человек. Звонок на обед. Часов не было – все жили по звонку. Из одного крыла несется в столовую сто девочек, из другого – 120 пацанов. Наперегонки. Зазеваешься – упрут или масло твое, или хлеб.

– Что для вас тогда было счастьем?

– Конец учебного года. Кто без родителей – тех увозили на Барабарку, за две сопки. Перебираешься через реку Олу, через речку Ланковую… От старого поселка оставались пустые дома – мы их занимали и жили как хотели. Принадлежали сами себе, никто не следил!

– Кайф.

– Только ягоды, грибы и рыбалка. Уходили в тайгу. Плавали в диких реках, перебарывали течение. Никто не тонул. Рыбу ловили, икру выковыривали.

– В семьи никого из детдома не забирали?

– Однажды шефство над интернатом взяла какая-то поселковая контора. Каждое воскресенье можно было пойти в гости в семью. Но это быстро закончилось. Нам в гостях одного хотелось дождаться: когда на столе что-то появится. Хорошенько пожрать, смести все сладкое, конфеты по карманам рассовать…

– Общения не получалось?

– Вообще никакого. Так что быстро нас перестали в гости звать. Да о чем говорить, если я в 14 лет впервые узнал вкус помидора!

– Там, в гостях?

– Нет. В 72-м выиграл первенство Дальнего Востока. Заглянул в Барнауле в буфет – а там выдают помидоры со сметаной. Я офигел! Со сметаной, вы представляете? Вот это тоже было счастье. Лучше я ничего не ел. До сих пор помню тот вкус.

– Собственных родителей не видели никогда?

– Отца – ни разу. Мать видел. Она лишена родительских прав. Мне тяжело об этом говорить…

– Вы встречались?

– Несколько раз, уже когда стал соображать. Раз приехала за мной в интернат, была в стельку пьяная. Для меня она была чужой. Время спустя перебрался в Магадан, стал боксировать, поступил в институт… Знал, что она где-то в городе.

– Разыскали?

– Да. Она была в плохом состоянии. Пытался лечить. Вытащил ее из барака, переселил в свою квартиру. Сам уехал в Москву. Всегда помогал деньгами. Когда умерла, приехал в Магадан и хоронил ее. Все.

– Так и осталась для вас чужой?

– Никогда она для меня родной не была.

– Она где-то работала?

– Ну как ей работать? Устраивалась куда-то, потом уходила в запой. Ее выгоняли. Думаю, так было всегда.

– Сами-то вы не пьете?

– Не было у меня такой проблемы. Как-то не идет у меня это дело. Какие бы ни были тяжелые моменты в жизни – не могу напиться, и все…

– Организм не принимает?

– Голова болит. А боксерам вообще пить нельзя.

– Это еще почему?

– Вот у меня – врожденное чувство справедливости. Стоит прикоснуться к спиртному, сразу же просыпается. У многих боксеров так. Молодым говорю: ребята, будете выпивать – обязательно кому-нибудь по башке дадите…

– Была бы у меня такая наследственность – я бы к самому себе прислушивался постоянно: не тянет ли выпить?

– Вот это – правильно! Дурная наследственность – страшная штука. У нас в интернате девяносто процентов ребятишек из неблагополучных семей. В основном, от алкоголиков. Время спустя стал интересоваться судьбами. До моего возраста мало кто дожил.

– Хоть одного друга из того времени сохранили?

– Приезжал ко мне на юбилей Карим Сулейманов. Карим Каримыч, работает в госпитале. До сих пор живет в Магадане. Десять лет учились с ним – и дружили, и дрались… Часами можем вспоминать! На юбилей приехала Галина Васильевна Сторчак, воспитательница моя детдомовская. Вот это был настоящий подарок.

– Ефим Шифрин добрался в Норильск, где прошло его детство. Встречали его торжественно. Так он заперся в туалете и рыдал, нервная система дала сбой. Вы же бывали в Магадане в зрелые годы?

– Часто бываю. Приезжаю в свой детский дом, привожу им что-то. Здание то же, три этажа. Коридоры те же – а запах другой. Это уже не мое родное – а чье-то.

– Самые большие потрясения вашей юности?

– 75-й год, мне лет восемнадцать. Первая поездка за границу – сразу в Лас-Вегас, драться с американцами!

– Могу себе представить.

– Это не описать! Летел-то я в страну, где угнетают черных, убивают, насилуют, нищета… Приехал – и офигел. Летел из Нью-Йорка на двухэтажном Boeing-747. Уже от него офонарел. А в Лас-Вегасе от иллюминации чуть сознание не потерял. В «Паласе» поселили. До сих пор чувствую запах женских духов и сигар, которые меня окутывали!

– Казино?

– Вот в казино так и не зашел. Никогда в жизни не был, даже не знаю, как эти фишки раскладывать.

– С американцами общались?

– Пригласила какая-то полурусская семья. Их родители давным-давно сбежали из Союза. Показывают машину – та и стирает сама, и выжимает… Охренеть можно!

– Разделяю ваши эмоции.

– Тренер мой Юрий Радоняк посмотрел-посмотрел: «Хорошая машина. Но моя лучше…» Я поражен: «Ваша-то как называется, Юрий Михайлович?» – «РЗИ! Радоняк Зоя Ивановна…» Как смеялись!

КАСТРО ПЕРЕДАЛ СИГАРЫ

– Самый тяжелый ваш бой?

– 77-й год. На Кубе Спартакиада дружественных армий. Против нас кубинцы, я в финале попадаю на Анхеля Эрреру…

– Великий человек.

– Двукратный олимпийский чемпион! Разминаюсь у себя в раздевалке, уже перчатки надел. В тоннеле шум, выглядываю – а это Кастро идет! Оказывается, он к своему боксеру всегда перед боем заглядывает. За ним свита – и какой-то французик мне сигару протягивает. Пошутил!

– С боксерами перед боем лучше не шутить.

– Я от сигары не отказался – набрал дыма в рот побольше. Тот по-испански что-то кричит, Кастро оборачивается – в этот момент я выпускаю целое облако дыма!

– Бой после сигары не слишком складывался?

– Вроде в первом раунде хорошо разбирался с Эррерой, и вдруг ка-а-к он мне в печень засадил! Вот бывает такое – удачно попал. Я думал, сейчас умру. Реально умираю! Наверху лампа яркая-яркая, юпитер. Так у меня в глазах этот огонек сужается, сужается – и превращается в крохотную звездочку… Осознаю, что сознание уходит.

– Потеряли?

– На долю секунды потерял. На меня обрушилась полная тишина. Стоило таких трудов не согнуться, не упасть… Заставляю самого себя встряхнуться. Судья ничего не заметил. Вижу, Эррера на меня несется. Снова в печень целится. Попал бы – убил!

– Промахнулся?

– За руку его хватаю, за ногу, за голову, за волосы… Первый раунд выстоял. А потом и бой выиграл. Приносят коробку сигар, говорят – Кастро передал.

– Бывало в вашей жизни, что тошнило после боя от усталости?

– Хм… Бывало. Наизнанку выворачивало. Случалось, противник не очень хороший – а вот не идет бой, и все. Не могу понять, почему! Тот и слабее, и двигается хуже, и медленнее, а не могу уложить его. Цепляется и цепляется.

– Что делать?

– Случай: секундировал мне Агеев Виктор Петрович. Вот не идет у меня бой! В паузе оборачиваюсь: «Слышь, Петрович! Ну что?» Он и сам видит, что не идет. Я выигрываю, но того парня должен был просто убивать. А мне тяжело, пропускаю…

– Что Агеев ответил?

– Слышу вдруг: «В деберц надо уметь играть…»

– Во что?

– Игра такая – деберц. Карты.

– Пошутил?

– Наверное. Я Агееву в этот деберц все время проигрывал. Ну, профессионал. В карты с ним лучше не садиться. Вдруг такое говорит – во время боя!

– Подействовало?

– Хлоп – у меня все в голове переключилось: «Ну да… А причем здесь деберц?» Все дурацкие мысли ушли, разом освежился. Вышел – и начал наворачивать.

– Кажется, еще великий Агеев вам что-то советовал во время боя.

– Это был уже чемпионат СССР во Фрунзе. Говорю: «Петрович, устал я к третьему раунду. Что делать-то?» Тот надо мной склоняется: «Знаешь, что сделай? Соперник будет на тебя наседать. Как почувствуешь, что устал – возьми да и выплюни капу…» – «Ну?» – «Судья капу поднимет, помоет и вставит. Пройдет десять секунд. Потом голову засунь между канатов. Пока тебя выковыривать будут – минута прошла…»

– Сработало?

– Я выигрываю красиво, в одну кассу – хороший бой! Но совет в голове сидит. Дай-ка, думаю, проверю – сработает ли? Выплюнул капу. Так судья бой останавливает и мне показывает: «Первое предупреждение». Петрович, вижу, плечами пожимает: «Не прошло!»

– Случалось, что соперник просто классный – а для вас бой превращается в праздник?

– Был в Советском Союзе замечательный боксер – Витька Демьяненко. Просто уникальный – жесткий, тяжелый, мощный. Но для меня одно удовольствие было с ним боксировать, всегда легко складывалось. Я был быстрее! Демьяненко из категории 57 ушел в 60, чтоб со мной разминуться. Там стал чемпионом страны. Когда встречаемся – о боях не говорим. Но как-то глоток вина он выпил – и вдруг произносит: «Какой же ты был неприятный, хитрый и быстрый…» Все, на этом остановился.

– Я как-то с Валуевым общался. Тот рассказал: «Никогда мне «лампочку» не встряхивали…»

– О чем это он?

– Никогда так не попадали, чтоб сознание поплыло.

– Мне – встряхивали. Хотя нокдаунов не было. Сильнее всего попадали на тренировке. Это же сборная СССР, очень талантливые боксеры. В пару становишься – еще как пропускаешь. Вот точно, «встряхивали лампочку».

– Бывал, что весь бой уступаете – и вдруг решаете все одним ударом?

– Ха! Никогда. Я не такой «бьющий» боксер, чтоб решить одним ударом. Да и вообще боксеры одним ударом не решают. Когда хочешь ударить – никогда не попадешь!

– Как так?

– Да это закон! Обычно попадаешь, когда сам не видишь. Машинально выбрасываешь руку. Потом понять не можешь, как попал. А соперник падает.

– Думать о чем-то на ринге вы успевали?

– 76-й год, та самая проигранная Олимпиада. Боксирую в полуфинале с американцем. До этого выиграл у него же в матче СССР – США. Не слишком яркий соперник для меня. Вот честно, я был сильнее…

– Не сомневаюсь, Виктор Григорьевич.

– Этот бой тоже выигрываю – раз американец получил по печени, нокдаун. Во втором раунде опять попадаю туда же. Вижу, ему больно, он терпит… Думает: упасть? Не упасть? Вот в этот момент я начал размышлять, как буду боксировать в финале: «Да ну его на хрен, напрягаться с этим американцем, добивать его… У меня в финале кореец, левша. Надо как-то под него подстроиться. С ним-то мне что делать?»

– Вы серьезно?

– Абсолютно! На полном серьезе прикидываю: «Раз левша, буду уходить от него в левую сторону…» А бой с американцем продолжается. Все гладенько, додвигался до конца. Ничего он мне не сделал. Стою спокойно. Вдруг поднимают не мою руку.

– Это был один из самых потрясающих случаев судейской несправедливости в истории бокса. Всю бригаду потом пожизненно дисквалифицировали.

– А для меня какой шок – это первое поражение в карьере! Все меня уже поздравили. Да и сам-то я знаю, когда проигрываю, когда – нет. Не фига себе, думаю. Ночь потом не спал. Думал, всегда буду выигрывать – и вдруг такое. А все потому, что изменил собственному стилю. Соберись я – добил бы этого американца, сто процентов.

– Свои после поражения умеют поддеть как никто. Что-то услышали?

– Только сочувствовали. Кто-то говорил: «Тебе надо было ввиду явного заканчивать». Дело-то ясное было. А недавно звонок – тот самый американец Смуни. Приехал на какой-то бой: «Давай срочно в Москву, выпьем с тобой. Я тебе медаль привез обратно!»

– Широкая душа.

– Не поехал я за медалью. Говорю: «Лучше деньгами отдай – за испорченную репутацию, за то, что чемпионом не стал…» Приблизительно насчитал ему – вот столько, говорю, отдай. Но так и не увиделись, он назавтра улетал.

– В 80-м на московской Олимпиаде вы проиграли совсем странно парню из ГДР. Тот вам вообще соперником не был.

– После Олимпиады проходил чемпионат Европы – там я его «убил», конечно. Без вопросов. Но с Олимпиадой особая история – мне пришлось сильно гонять вес. Умолял руководство ЦСКА, чтоб позволили мне перейти в 60 килограмм! Если б не пошло – вернулся бы в 57, без проблем. Мне не позволили – и пришлось перед самой Олимпиадой сбрасывать как никогда в жизни. Это было невыносимо тяжело!

– Понятно, в каком состоянии подошли к бою.

– Полностью выхолощен. Я мог бы и выиграть тот бой. Но не выиграл.

– Боксировали как во сне?

– Нет, все осознавал – но был пустой. Вот как вам объяснить? Нет жидкости в организме. Нет свежести. Никаких желаний. Все на автомате.

– Для кого-то сгонка веса – страшное испытание. Кто-то ночами, без сознания, встает и пьет воду из-под крана.

– Да ну, «без сознания», «пьет»… Все сказки! Я не жрал и не пил. Просто мне было тяжело – я сухой и жилистый, на мне лишнего нет ничего вообще. Вешу 65 килограмм и давай, сжигай до 57! Из ничего! Организм сопротивлялся, не отдает.

– Как удавалось?

– Сам не понимаю. Ближе к соревнованиям вообще ничего не жрешь. Вода очень тяжелая, пить старались меньше. Кому-то вода снится, а мне – никогда.

– В какой момент поняли, что немцу этому Олимпиаду проигрываете?

– Только когда руку подняли. Не мою. Бой-то равный.

– Мне казалось, люди вашего уровня обо всем догадываются по крошечным деталям.

– Я понимал, что бой не выиграл. Но не мог сказать, что сильно его проиграл. Все по решению судей. Судьба! Рожденный ползать…

– Это вы-то – «рожденный ползать»?

– Поймите, призеры Олимпиады – это все ерунда. Ценятся только олимпийские чемпионы. Вот это – цель!

– Как думаете – почему вам Бог этого не дал?

– Я думал об этом… По своим спортивным данным должен был пять Олимпиад выиграть. А не выиграл ни одной. Свыше не дано было. Ездил же великий борец Али Алиев на три Олимпиады – и ни разу не стал чемпионом. Надо философски к этому относиться. Народ меня помнит потому, что по таланту, по данным я опережал многих-многих. Замерить бы скорость реакции – равных мне не было бы. Я догадываюсь, почему не использовал все это на сто процентов…

– Очень интересно – почему?

– В боксе обычно у каждого есть свой конек. Как финт в футболе. Все знают, что Месси будет уходить влево – и никто не может подстроиться. Когда устаешь, этот конек тебя вывозит. А я мог делать все, что угодно. Хоть слева, хоть справа, хоть ногой, хоть головой. Но когда становилось тяжело, вместо природного приема пустота. Не было «коронки». Казалось, все умею – а копни глубже…

  Но у меня получается ко всему относиться философски. Не вышло? Ну и хрен с ним. Здесь Господь забрал – значит, дал в другом. У меня вся жизнь как американская горка. Это же интересно – из дерьма – в князи. Из князей – в дерьмо. Я столько интересных людей встречал, уму непостижимо. В той же тюрьме.

– Кто сейчас пришел на ум?

– Шел я по этапу, привезли в Брест. Судили там. Посадили в камеру временного содержания, было нас человек восемь. На одного указали: «Настоящий вор…» Ну, вор и вор, мне-то что. А человек оказался уникальный. Всякому уходящему на суд судьбу предсказывал.

– Угадывал?

– До мелочей. Был среди нас дедушка – накануне суда рассказывал, что вообще ни в чем не виноват. А этот вор его слушал-слушал… Потом говорит: «Да. Счастливо тебе. Спасибо скажи, если не расстреляют». Я охренел!

– Сколько получил?

– Возвращается – 15 лет! Вот клянусь! Второй тоже рассказывает – не слишком виноват. Вор усмехается: «Лет шесть получишь». И в точку – шесть получает. Вот как объяснить?

– Про вас он что говорил?

– Все ему рассказал, на меня смотрит внимательно. «Сядешь, – говорит. – Но тебя-то за что?»

– Когда поняли, что действительно сядете?

– На суде – когда дали шесть лет. Потом срезали до четырех…

– До этого не понимали, что придется сидеть?

– Нет. Думал, до зоны не дойдет – может, отправят куда-то на поселение. Стройки народного хозяйства. Казалось, случится что-то повеселее тюрьмы. А тут дошло: пойду по этапу… Ладно, думаю, надо перетерпеть. Жизнь-то продолжается. Ни истерик, ни отчаяния не было. Спокойно перенес.

– Видели там истерики?

– Да-а! Еще какие!

– Расскажите же.

– Везли нас поездом в Белоруссию, до Орши. Оттуда уже на зону. Со мной много молодых людей было, а один такой бойкий… Все хорохорился: «Да я там! Да покажу, кто я!» Интересно, думаю, – чем это все закончится?

– Чем закончилось?

– Встретил его через полгода – без одного глаза в отряде петухов. «Петушки» мимо проходили, этот среди них. Вот как в жизни бывает, а? Хотел всем показать – и показал.

МУЖИК В КАСКЕ

– До тюрьмы вы с капитанскими погонами на плечах отправились служить в Германию. Это ж счастье для тех времен.

– Я-то, конечно, доволен был. Самое интересное, в 82-м из Германии сорвался в Донецк на чемпионат страны – хотел доказать, что остаюсь лучшим боксером Советского Союза!

– Кому?

– С Лавровым, тренером сборной, не сложились отношения. Тот прямо мне сказал: «Заканчивай…» В смысле – у….й из сборной. Прямо так, внаглую. Нет, говорит, у нас незаменимых. Ну, нет – и ладно. Я уехал в Германию, руководство ЦСКА меня отпустило. А внутри у меня буря. Страшно хотелось доказать, что есть незаменимые.

– Удалось?

– Всех сильнейших обыграл, стал чемпионом СССР. Лавров подходит: «Ну, мы…» Нет, отвечаю. С тобой больше никогда и никуда. Тогда и закончил с боксом.

– Вы реально были сильнейшим боксером СССР?

– Раз выиграл чемпионат страны?

– А по собственным ощущениям?

– Да, я был лучшим! А сборной оказался не нужен – потому что имел влияние на коллектив. Всегда был капитаном, мог встать и сказать. Что в глаза, что за глаза. Лаврову эти речи на собраниях были не слишком нужны. Вслух говорил, что не нравится тренировочный процесс.

– Что было не так?

– Нельзя всю сборную боксеров готовить под одного!

– Под кого?

– Был в сборной его ученик Шамиль Сабиров. Тот движение показал – ушел, показал – ушел. Ударил – снова ушел. Все на технике. Невозможно же, чтоб вся сборная так боксировала, у нас же тяжеловесы! Говорил при всех: «Артем Александрович, люди разные, техника разная. Даже интеллект разный. Разве можно под одну гребенку?»

– Что отвечал?

– Поначалу дискутировали. Потом ему надоело.

– Платили в Германии хорошо?

– Обычная капитанская зарплата. Но у меня был большой плюс – я в СССР ездил регулярно. Оттуда водку в Германию тащили, икру, какие-то лодочные моторы…

– Немцам нужны были советские лодочные моторы?

– С руками отрывали!

– Фотоаппараты, наверное, неплохо шли.

– «Зенит»-то? Тоже раскупали. Мы, спортсмены, постоянно ездили туда-сюда – по деньгам отлично выходило. Уж лучше, чем в мирное время в России. Золотишко возили, кольца какие-то. Только много нельзя было везти. По чуть-чуть. А в Германии уже ждали люди, которые оптом все забирали.

– Чувствовали себя миллионером?

– Никогда я себя миллионером не чувствовал… Машину мог себе купить. Первый «Жигуленок» появился в 75-м году. В ресторан мог сходить. До этого в ЦСКА зарплата была 200 рублей, еще по 200 платили за каждый международный турнир. Так я этих турниров нащелкивал – каждый месяц по одному-два! Больше всех выезжал – и ни одного не проигрывал. Хорошо зарабатывал, что и говорить.

– В Германии вы боксеров тренировали?

– Собрал у себя боксеров – кто чемпионом Европы был, кто олимпийским. Едем в Союз на чемпионат Вооруженных сил – всех выносим! Ни один округ с нами сравниться не мог! Хотя как-то второе место взяли среди округов – так мне досталось от начфиза, полковника. Тот вызвал: «Надо завоевывать! Получил первый разряд – готовься, завоевывай второй. Потом третий…»

– В Венгрии тоже стояла группа советских войск. Там пьянство было повальное.

– В Германии тоже здорово выпивали. Я только приехал – слышу: «Пойдем к мужику, пойдем к мужику…» Что за мужик-то, думаю? Зачем он нам? А это памятник на площади – вроде, шахтеру какому-то в каске. А под ним пивная. Вот там засиживались ребята.

– Вы посиделками в пивной не увлеклись. Что уберегло?

– Что уберегло? Посадили меня за спекуляцию, вот что! Офицеры и особенно офицерские жены спортсменам страшно завидовали. А я для своих боксеров вообще райские условия создал. Вот и начали на меня писать начальнику политотдела: «Спекулянт сам, собрал команду спекулянтов». Факты какие-то приводили. А! Еще и взяточник!

– Это почему?

– Взятка, конечно, серьезная – покормили меня в ресторане. Я парню одному продлил командировку в Германию, тот рассчитался этим ужином. Решили, что вятка. Потом этот пункт из обвинения убрали – решили, что несерьезно…

– В какой момент?

– Когда я уже сидел. Зеки узнали, что мне на суде предъявлялось, – один тут же сел и за меня письмо накатал. Протягивает бумажку: «На, тебе сразу срок скинут…» И точно! Вскоре ответ: пора мне на условно-досрочное уходить, два года срезали. Так уехал я с зоны.

– Про зону мы еще поговорим. В Германии с начальством отношения надо было выстраивать?

– Мне казалось, я выстроил: ты мне, я – тебе. Старался не обижать ни себя, ни его. Показывал результат… Я не знаю, правда! Получилось как-то не так. С арбитрами на соревнованиях, думаете, не надо было отношения выстраивать?

– Даже на армейских соревнованиях?

– Разумеется. Приезжают команды 12 округов, а судят гражданские. Где-то объективно, где-то – нет. Значит, судью надо в ресторан сводить, напоить: «Ребята, выиграл боксер – дайте победу. Не выиграл – не давайте…»

Виктор РЫБАКОВ. Фото Юрий ГОЛЫШАК, «СЭ»

ГЕСТАПО

– Но попали вы не на лодочных моторах и даже не на кольцах. На фарфоре, кажется?

– Обыкновенный магазин, в котором продавались фарфоровые статуэтки. Договариваешься с немцем, хозяином, отдает тебе дешевле. Ты ему за это привозишь что-то другое. Простейший бизнес. Ко мне немцы отлично относились, помогали во всем. Наша команда тренировалась с ними. Спарринги устраивали. Лучший мой тогдашний друг – Фриц Здунек, тренер Кличко. Я в Шверине служил, а он там жил. В Германии нам эти статуэтки в копейки обходились – а в Союзе разлетались за большие деньги!

– Большие – это сколько?

– Раз в пять-шесть дороже. Главное, таможня вскрывала наши чемоданы – понять не могла, что делать с этими статуэтками. Во внутренних инструкциях многое учитывалось – даже сколько магнитол можно ввезти, которые для нашей «Волги» подходили. А про фарфор – ни слова. Вот мы и возили туда-сюда.

– Как же вы попались?

– Был у меня боксер, армянин Сурен. Чудил страшно – то в полицию попадет, то еще что-то. У меня одни проблемы из-за него. Начали ругаться с начфизом. Я говорю, этот спортсмен не нужен, надо отправлять домой – а мне в ответ: «Он останется!» В конце концов мне устроили подставу.

– Как?

– Когда дома не было, принес этот армянин фарфоровую статуэтку, оставил.

– Будто взятка?

– Ну да. А потом среди ночи является патруль – и начинают обыск. Будто гестапо. Не очень приятно вспоминать. Для меня шок!

– Русские офицеры обыскивали?

– Русские, конечно. Не немцы же.

– Вы понимали, что ищут не просто так – и обязательно что-то найдут?

– Да все понятно – ясно, спекуляция была. Ну, найдут и найдут. Хотя страшновато. Да и офицер, который процессом командовал, со мной разговаривал по-хамски…

– Следователь тоже без тепла отнесся?

– У следователя пенсне – вроде как у Берии. Тот ироничный, сразу говорит: «Не тревожься. Сколько-то тебе дадут, но живой останешься. Не расстреляют». Все старался меня поддеть – то так, то эдак. Мне это надоело: «Слышь, ты что от меня хочешь? Что издеваешься? Тебе это удовольствие доставляет?» Тогда чуть остепенился.

– Очные ставки у вас были?

– Вот с этим армянином. Того долго искали, откуда-то привезли… Вот ему, казалось, совсем дурно было. Тяжело!

– Испуганный?

– Скорее – потерянный. Я выглядел гораздо лучше – хотя на очную ставку меня приводили из камеры. Достоинство сохранял. А ему не по себе.

– Больше в жизни не встречались?

– Никогда. И не хотел. Да и ему, думаю, не слишком хотелось со мной встречаться. Никакой злости у меня к этому парню нет. Дай Бог ему здоровья. Я с честью и достоинством из тюрьмы вышел. Никому не сделал плохого, испытание выдержал. Горжусь и не жалею.

6 ЛЕТ

– Помните, как на суде прозвучало – «6 лет»?

– Вот это очень хорошо помню. Сразило, конечно… Хотя просили-то вообще восемь лет. Все как во сне. Говорят, что я спекулянт и нарушал закон – но все понимают, что каждый в этом зале спекулянт. Любой хоть раз нарушал закон. Все спекулянты!

  Эти шесть лет мне были заранее начертаны – но как раз на суде я чувствовал некую жалость. В интонациях, в словах скользило: ну как могло случиться? Почему тебя-то? А тогда как раз Андропов начал борьбу с нетрудовыми доходами, директора «Елисеевского» расстреляли… Судья смотрит на меня, в глазах: «Вот ты боксер. Как тебя-то занесло в это?» А в моих глазах ответ: «А сам ты не спекулянт? Никогда ничего не продавал?»

– Но произносили вслух вы другое?

– Говорил другое: «Ах, какое несчастье. Я не хотел! Но теперь-то осознал». Раз так – получай шесть лет. Осознал и поехал.

– Дорога в колонию – испытание?

– Тяжелая дорога! Что такое пересылка? Троица с собаками тебя ведет до тюрьмы. Сидишь до следующего вагона. Вокруг чужие люди – я никого не знаю, меня никто не знает. Трое суток проходит – снова тебя куда-то добрасывают. Снова новые люди. Хотелось уже скорее на зону.

– К чему особенно тяжело привыкнуть в колонии?

– Личной свободы никакой. Это сложно.

– Провоцировать вас на конфликт начали сразу?

– Добрался я до зоны, все замки щелкнули за спиной. Завели меня в хозблок. Там все сбривают с тебя, выдают робу. Принимаю вещи – и тут заходят два здоровых парня. Тоже в робах, но каких-то приталенных. Как-то хорошо на них робы сидели, да и вообще – холеные. На меня указывают: «Это кто?» – «Новенький прибыл…»

– А дальше?

– Поворачиваются ко мне: «Так, новенький! Собрался и пошел камни грузить!» А во мне после переездов сил никаких. Думаю: как это они себе это представляют? Я им что, пацан, что ли? Отвечаю: «Тебе надо – иди и грузи». Сейчас, думаю, завяжется что-то. Скажут – только прибыл и сразу драку устроил.

– Случилась драка?

– Нет. Спокойненько удалились. Чистейший «пробив». Знают, что пришел боксер Рыбаков – пошли смотреть.

– Вся зона знала, кто приехал?

– Да конечно. Слухи-то моментально разносятся. Вот так я сразу заявил о себе: ребят, все принимаю. Но не надо мне хамить.

ПИСТОЛЕТ В БОК

– Первый настоящий конфликт когда случился?

– Да что о геройстве говорить? Дал одному по башке… Был у нас нарядчик, негодяйский негодяй. Про каждого докладывал хозяину, но это еще ладно. Людям передачи привозили – так он половину себе выгребал! Почти все отнимал!

– Куда девал?

– Сжирал. Может, отдавал своим, приблатненным. Все же не сожрешь. А меня это страшно возмущало.

– Можно понять.

– Сначала говорил ему: «Тебе не стыдно? Для пацанов старухи на последние деньги дачки эти собирают…» Мне в ответ: «Сожру тебя здесь!» Ага, думаю. Интересно – как сжирать меня собирается?

– Что придумал?

– Сам-то провоцировать меня побаивался, а всякую шпану засылал. Один заходит в мою комнатку при цехе – начинает по-хамски разговаривать. Открыто идет на конфликт. Такого наговорил, что и ему уже деваться некуда – и меня тоже. Настолько нехорошие слова произнес, что я понимаю: если ему сейчас по башке не дам – для меня ж..а настанет…

– Врезали?

– Ка-а-к дал ему в подбородок! Тот не ожидал. Отлетел к двери, та открывается – а на пороге человек пять с кольями, палками какими-то. Рассчитывали, драка начнется – они на звук сразу заскакивают. А тут видят – отлетел человек. Нокаут. Как-то сразу отпало желание со мной драться. Отступают по шажочку назад – а этот так и лежит.

– Продолжения не было?

– Через день у меня суд – и ушел на условно-досрочное.

– А если б не ушли?

– Что гадать? Я говорю, как было. Вот вам история в тему. Классе в девятом нас, детдомовских, возили на Камчатку. В Кроноцкий заповедник. Карабкались по горам к потухшему вулкану, на плато. В этом вулкане вода. Кажется, Ключевская сопка, гейзер бил раз в сутки.

– Горячей водой?

– Кипятком. Как начинает бить – мы заскакиваем в воду и купаемся, пока не станет совсем горячей. В центре здоровый камень. Так я однажды выскочил не на берег, а на этот камень. Кипяток подступает… Е! Понимаю – до берега уже не добегу!

– Кошмар какой.

– Вот-вот сгорю по пояс. Все вокруг в кипятке. Туман от горячей воды, на пятках стою. У меня ужас, паника! На берегу тоже бегают, орут: «Сейчас веревку кинем…» – а что мне с этой веревки? Осталось до ног сантиметров тридцать – вода остановилась, начала спадать.

– Вот это чудо.

– Прибежал мужичок, который отвечает за порядок в заповеднике. Как же меня избил! Я насилу вывернулся – а он голосит: «Дебил! Раз в две недели камень не закрывается!» Оказывается, я попал на тот самый день. Это к вопросу, что могло бы быть… Вот что об этом думать?

– Вы правы.

– Или еще один случай. 90-е годы, еду по Москве на машине. Какой-то ужас – снег, слякоть… Тихонько-тихонько еду. Обгоняет меня какая-то «шестерка». Сержантик из нее указывает палкой – мол, остановись. Ладно, торможу. Смотрю, два дебила выходят. В милицейской форме, но что-то в них не так. Вот непохоже!

– Это пострашнее гейзера.

– «Документы!» Я смотрю ему в глаза: «А твои документы?» Второй усмехается: «Да ты разговорчивый…» – и пистолет в бок мне. Вот здесь чувствую – ствол-то настоящий. Садятся в мою машину по бокам. Вертеться бесполезно. Давай, говорят, документы и ключи от машины. Да не проблема, забирайте. Но понимаю: ведь застрелят…

– Сто процентов.

– Потом бросят в снег – найдут весной. Начинаю разводить: «Ребята, вы же бандюганы. Давайте старшему сейчас позвоним. Хоть Графу, хоть Отари Витальевичу…» – «Слышь, закрой рот!» Я с другой стороны захожу, спонтанно: «Ребята, вы же боксеры!» Пауза. Один смотрит: «Кто из нас боксер?» – «Да я Рыбаков, боксер!»

– Это и спасло?

– Кто-то из них что-то слышал. Насторожился: «Залитуева знаешь?» – «Знаю!» – «Баранникова?» – «Знаю! Улан-Удэ!» Понимаю – эти тоже из Улан-Удэ, буряты. Короче, меня отпустили. Через пару месяцев открываю «Московский Комсомолец», там расписано: обезврежена банда, 7 трупов на счету. Убивали, забирали машину, продавали. 7! А я мог быть восьмым.

– Последний день в тюрьме. Положено проставляться?

– Да ничего там не положено – хотя у меня возможность была. Ко мне хорошо отрядники относились.

– Это кто?

– Ну, офицеры. На зоне интеллектуальных людей не так много, а я вдобавок еще и спортсмен. Со мной побеседовать можно. Особенно с одним старшим лейтенантом сдружились, тот сигареты мне приносил, с удовольствием помогал: «Слушай, останься еще ненадолго. Вообще не с кем поговорить…»

– С жуткими людьми вас тюрьма познакомила?

– Да еще какими… Один гражданин шесть человек застрелил. Я думал, ослышался: «Сколько-сколько?» – «Шестеро…» Шесть солдат и офицера!

– Вот это знакомство.

– Спрашиваю его: «Может, ты сумасшедший?» – «Нет, – отвечает. – Нормальный я». Действительно, соображал. В шахматы его научил играть. Допытываюсь: «Как ты мог живого человека застрелить?!» – «Да вот как-то…»

– Удивительно интеллигентные люди там попадались?

– Библиотекаря помню – у того медалей и орденов на всю грудь, воевал на Белорусском фронте. Настоящий вояка!

– Тоже кого-то завалил?

– Руководил банком. Упер столько денег, что выписали ему лет пятнадцать. У нас диалоги случались: «Выйду, у меня денег во!» – «Доживи сначала!» – «Да, дожить хотелось бы…» Все интересовался амнистиями к очередному 9 мая. Даже интересно – дожил или нет.

– Действительно, интересно.

– Тогда еще настоящие фронтовики были живы. В интернате был у нас учитель музыки Петр Николаевич, на баяне играл. Не знаю, как его держали при детдоме, он все время пьяный был. А мы шутили – то ножку у стула подломим, то водой обольем, то шнурки на ботинках свяжем. Тот не мог ни встать, ни сесть. Издевались!
Про войну никогда не рассказывал. Хотя мы слышали, что прошел от 41-го года до Японии. А однажды 9 мая надел наш Петр Николаевич ордена. Боже мой! Я такого в жизни не видел!

– Много?

– Вся грудь! Подхожу к нему, а он уже под хмельком. «Петр Николаевич, расскажите про войну. Драка штыковая, как в атаку ходили…» Что пацану-то интересно? Тот задумался – потом говорит: «Знаешь, что на войне самое тяжелое? Танкисты приедут – гусеницы за ними вычищать. Потому что дышать невозможно. Все на жаре воняет, разлагается. А в этих гусеницах части тел увязли – где голова, где руки. Вот это просто мрак. Не люблю войну…»

– Жуткая история.

– Меня эта история сразила. Больше Петру Николаевичу шнурки не связывали, воду на него не лили.

«ГЛАЗКИ ПЕРЕВЕРНУЛИСЬ»

– Потрясающий боксер Агеев тоже отсидел. Я слышал – его на зоне едва монтировками не забили.

– Мне не рассказывал. Агеев – уникальный человек. Я второго такого не знаю. Невероятная интуиция, откуда-то сверху ему это приходит. Есть люди гениальные по природе своей. Как-то начинаю: «Вот мне подсказывали…» – Агеев прерывает: «Тебе не надо подсказывать. Подсказывать – только мешать!» Точно в цель!

  Как-то разыграл его. Даже удивительно, что Агеев со своей интуицией купился. В финале чемпионата страны боксировать мне с молодым парнем, довольно способным. Но я-то знал, что до меня не дотягивает. Бой вечером, а днем сидим и обедаем вместе с Агеевым. Наливаю себе шампанское. Делаю вид, что выпиваю – а сам под стол выливаю. Одну рюмку, другую… Агеев подходит: «Ты меня совсем не уважаешь?» – «Очень уважаю. Иначе водку бы пил…»

– Реакция у Агеева была такая – воробья поймал на лету.

– Про кукушку говорили, про воробья. Сказки!

– Был боксер, чьей реакции вы поражались?

– Лемешев!

– Выдающийся забытый боксер. Олимпийский чемпион Мюнхена, умер молодым.

– Это был какой-то невероятный человек. Я никогда не видел боксера, который так бил бы с правой. Он вообще не размахивался!

– Ручки у него были тоненькие-тоненькие. Казался физически слабым.

– Я со своим ростом его мог побороть. Схватить и уложить. А на ринге Лемешев ткнет с правой – человек падает, нокаут. Понятия не имею, как у него это получалось. После боя пропадает, пьет три дня. Является на тренировку, начинаем тестировать всех на скорость реакции, еще на что-то. Лемешев – везде первый!

– Кроме силы удара?

– Силы вообще никакой. Когда у нас замеряли мощь удара, Лемешев занимал последнее место. Но как-то ловил ту долю секунды, когда человек к удару не готов.

  В 75-м на «Европе» кому-то он вот так не напрягаясь ударил. Нокаут. А Славка никогда сильно не радовался, не прыгал. Зато пошутить мог. Говорю: «Слав, вот же ты ему попал…» – «Да, у него глазки перевернулись».

– Как мило. Вы Лемешева пытались вытащить, когда запил?

– Как-то мы с Игорем Высоцким прилетели из Магадана, звоним Лемешеву. Жена берет трубку: «Где Слава?» – «Не знаю» – «Когда придет?» – «Не предупреждал. Но ушел неделю назад, за сигаретами…»

– С какого-то момента его, олимпийского чемпиона, стали поколачивать средненькие боксеры. Вы это видели?

– Видел.

– Как это выглядело?

– Ну, как… Пропускал удары – падал. Я видел, как Лемешев ввиду явного проигрывал в 76-м году. Смотреть на такое – приятного мало.

– В последние годы жизни работал озеленителем, могильщиком…

– Это тоже видел. Я же его в Германию к себе вытащил. Сам был главным тренером, а Лемешев числился при мне. Не боксировал он там ни разу, хоть в ведомости был прописан как боксер. Взял, только чтоб его как-то поддержать. Там Лемешев тоже пил безбожно, а я сделать ничего не мог. Не трогал его, только об одном просил: «Слава, ты пей, только не попадайся руководству на глаза».

«НА ПОЛУ ТРУПЫ, А ЮРА ИХ МОЕТ…»

– Сейчас бокс к вам во сне возвращается?

– Мне сны вообще не снятся. Или я их не помню. Провал, пустота. Но историю одну расскажу. Был у меня во Владивостоке приятель – Юра Шаламов. Верховодил в блатной верхушке. Мне сильно помогал.

– Господи. Чем?

– Я тогда перегонял машины с правым рулем и продавал. Юра по-товарищески помогал дешевле их брать. Однажды рассказывает мне – собрался в Москве открывать казино. За свои деньги отправляет на учебу пару своих людей, покупает столы, оборудование…

– Вам что предложил?

– Попросил подержать у себя дома крупную сумму денег. Нет вопросов, отвечаю. Только я с женой и дочкой вот-вот уезжаю в круиз на теплоходе «Шаляпин». В 90-е годы круто считалось.

– Деньги отдал?

– Да. Мне, говорит, не к спеху, пусть лежат. Уплыл я, а через неделю сон: на полу лежат трупы, а Юра их моет. Окликаю – оборачивается, улыбается: «О, ты меня вспомнил!» Крепко обнял, я прямо почувствовал пальцы на спине, и пошел. Окликаю: «Юра, стой, стой!» Тот оглядывается: «Мне было с тобой очень комфортно. Хорошо, что мы встретились. У меня все хорошо. А деньги отдай…» – и называет фамилию, телефон. Все во сне!

– Как интересно.

– Я проснулся – хватило мозгов сразу записать все, что услышал. Впервые в жизни запомнил сон. Плаваем дальше. Когда вернулся в Москву, новость – Юру-то убили. А труп нашли в тот самый день, когда он мне снился. Нашли где-то в парке ранним утром. А я думаю: что мне с телефоном-то этим делать?

– Позвонили бы.

– Я и позвонил. Попадаю на того человека, которого Юра во сне назвал! Хочешь верь, хочешь – не верь…

– Я верю.

– Говорю: «Юра тебе передал кое-что, ты загляни ко мне» – тот приезжает. Все ему отдаю. «Откуда меня знаешь?» – «Юра говорил…» Не буду же рассказывать, при каких обстоятельствах.

– Много было денег?

– Целый пакет. Я не пересчитывал.

– Больше вещих снов в вашей жизни не было?

– Кроме этого, я только один запомнил. Года три назад. Даже интересно – сбудется или нет. Дочь ждала ребенка, еще не знал, внук у меня будет или внучка.

  Вдруг снится: стоит здоровый парень. Я понимаю – это мой внук, знаменитый хоккеист. Возле него суетятся журналисты: «Скорее едем на телевидение, вас все ждут…» – «Я деда с собой возьму» – «Забирайте кого хотите…» Он берет меня за шею и тянет за собой. Сейчас внуку два года. Буду ждать. Надо дожить – любопытно же!

ПЕРЕСТРОЙКА, ПЕРЕСТРЕЛКА

– Хоть чему-то вас тюрьма научила?

– Ничему она научить не может. Человеческие качества там проявляются быстрее, это правда. Все очень тесно. Если ты дерьмо – раскусят тебя моментально. Защитить свою честь сможешь, только если будешь искренним. А сейчас кругом лицемерие и ложь. Это меня просто убивает. Целое поколение идет в никуда!

– Татуировок у вас после тюрьмы не осталось?

– Да нет… Я что – идиот? Это молодые делают, а я жизнь повидал.

– В Москву вы вернулись в 88-м. Совсем другая страна?

– Не то слово. Перестройка, перестрелка… Надо было себя в чем-то искать. Сложновато!

– Возвращается с зоны такой человек. Вы же просто находка для всяких группировок…

– Это вы в точку. Еще какая находка.

– Пытались втянуть?

– Разумеется. Неизвестно, чем бы моя жизнь закончилась, если б подписался на эти дела. Сначала-то отправился в федерацию бокса. У меня опыт, знания, могу помочь. А там слышу: «Ты сюда больше не приходи…»

– Ого.

– Вот именно. Ладно, отвечаю, не приду. Устроился тренером. А мог выбрать другой путь.

– В группировках тогда платили зарплату. Все было почти официально.

– Да не зарплату, а от дохода. Но… Не мое это! Я столько этих блатных видел в своей жизни, столько с ними разговаривал… Все это настолько тупое и никчемное, показное… Ни души там нет, ничего. В основном собран мусор. Как мне себя там найти?

– Колония подарила вам хоть одного друга?

– Нет. Даже случайно никого оттуда не встречал. Тяжелая мужская жизнь, попадать туда не надо.

– Ничего хорошего?

– Там абсолютно делать нечего. Если уж попал – надо сохранить достоинство, характер и силу. Пройти это испытание, раз уж Господь послал.

– Неожиданные письма с воли случались?

– Вызывает меня вдруг Гертман, начальник колонии. Письмо в руках вертит: «Вы вообще кто такой? Космонавты вам пишут…» Да так, отвечаю. Боксом когда-то увлекался. Оказывается, письмо пришло от космонавта Поповича. Мы с ним общались, он был президентом федерации бокса.

– Семья вас ждала?

– Ну да. Передачи были.

– После тюрьмы и в семье у вас не очень складывалось. Даже переехали в какую-то коммуналку, жили один…

– Было такое. Тяжелое время, только Господь вывел.

– Потерять старую семью легко. Вернуться в нее же – почти невозможно. Кто сделал первый шаг?

– Дочка. Ей было лет шесть-семь. А потом как-то наладилось, всю жизнь прожил с одной женой.

– Это правда, что всякому боксеру приходилось применять навыки на улице?

– Мне приходилось.

– Тогда рассказывайте.

– В Москве случилось. Я задом сдавал на машине, парня с девушкой немножко обрызгал. Слякотно было. Выхожу: «Девушка, вы меня уж простите, не хотел…» А парень здоровый такой – на меня попер, еще матом-перематом. Отвечаю: «А ты вообще иди отсюда. Я с девушкой разговариваю». Послал его прямо при барышне. Дверь машины захлопываю, в одной руке батон хлеба, в другой – бутылка молока. А парень подходит и бьет меня!

– Попал?

– Я нырочек делаю – от удара ушел. А скользко, он промахнулся – рухнул в грязь. Вскакивает и с другой руки бьет. Я снова нырочком ухожу. Тот опять проворачивается и падает!

– Какой неугомонный.

– До него понемножку доходит – что-то не то. А я девушке бутылку молока протягиваю. Подержи, говорю, сейчас моя очередь… Но чаще бывает по-другому. Гуляю с внучкой, а по двору гоняет грязная «шестерка». Какой-то дурачок, думаю. Покрутил у виска. Думаю, там не заметят. А те – по тормозам! Выскакивают три восьмиклассника: «Тебе, дед, по ушам надавать? Проблем захотел?» Отвечаю: нет, ребята, не хочу ни проблем, ни по ушам. Езжайте дальше.

БРОНСОН

– Самый колоритный в вашей жизни поворот – возвращение в бокс. Что это было по ощущениям?

– Гитман, бывший мой тренер, в Канаду эмигрировал – и меня потащил: «Поехали…» – «Ты с ума сошел? Я уж забыл, что такое бокс!» – «Едем. Я тебя знаю лучше, чем ты сам». Вот там и случился расцвет. Там-то я был красавец. Это было возвращение в старую жизнь – где мне когда-то было хорошо. Где я был нужен. А после стал не нужен никому. Болтался, не понимая, кто я и где. Вдруг снова нащупал фундамент! Цель проявилась!

– Долго приводили себя в порядок как боксера?

– Через полгода практически восстановился. А через год был лучше всех. Сам себе нравился! Когда вышел на ринг в Майами – будто родился заново. За плечами столько всего, – и вот снова я здесь и снова победитель. Это был феноменальный подарок от судьбы. Я понял, как жить дальше.

– Еще до боя знали, что с этим негром справитесь?

– Я был уверен в себе на миллион процентов!

– Хотя тот обещал вам перед боем – убьет, мол.

– Ну, обещал. Мог что угодно обещать. Кстати, он был первым, кто что-то начал говорить перед боем. Но в тот момент у меня никто не выиграл бы. Я уже тогда знал, что больше никогда такого эмоционального подъема не испытаю. Даже не от победы на ринге, а от победы над самим собой. Все шло к тому, что или в тюрьме сгнию, или затопчут, или бандиты подомнут. Я победил все! Себя!

– Голливудская история.

– Негр падал, вставал, я снова его бил… Он валился – я орал по-русски: «Вставай! Давай побоксируем!» Мне так хотелось, чтоб он не упал насовсем! Поднимался все тяжелее и тяжелее. Потом не встал.

– Вам хотелось не просто выиграть – а эффектно?

– Об этом я точно не думал. Помню момент: в самом начале боя справа пролетает такой тяжелый кулак… Надо же, думаю, справа хорошо может попасть. Буду внимательнее.

– Американцы оценили?

– Я только приехал – слышу со всех сторон: «Бронсон, Бронсон…» Оказывается, про меня. Я понять не мог, что за Бронсон. Потом кино посмотрел – и точно, похож. Ну, Бронсон и Бронсон. Что поделаешь.

– Сколько за тот бой получили?

– Тысячи две. Может, три. Небольшие деньги. Выиграл в другом!

– В чем?

– Меня полюбили американские боксеры, канадские. Люди, которые готовились к боям за звание чемпиона мира, стали приглашать на спарринги. Неважно, какая весовая категория. Где я только ни дрался – Лас-Вегас, Нью-Йорк, Чикаго, в Торонто меня заказывали… За каждый раунд платили 100 долларов!

– Сильно.

– 12 раундов отработал – получи 1200. Сколько я этих боев провел, денег скопил!

– Что им нравилось?

– Что я их лупил. Каждому со мной было тяжело – я шустрый. С каждым дрался в полную силу. С Бреландом, чемпионом мира, бился, тот со мной ничего сделать не мог. Не получалось, злился… Зато после такого к любому сопернику готов.

– Что ж сами не остались в профессиональном боксе?

– Гитман рассчитывал, что останусь. Но я ответил: «В 33 года чемпионами не становятся». Надо снова пройти огромный путь, меня не хватило бы. С каждым годом скорость уменьшается.

– Вы попробовали профессиональный бокс. Приехали бы раньше – закрепились бы там?

– Честно говорю – не могу понять. Я провел в профессионалах один бой – мне было комфортно. Сегодня точно не маялся бы среди любителей долго, ушел бы сразу в профессионалы. Готовился не в России, а в Америке.

ИСКАЛИ ВСЕМ КИТАЕМ

– В какой-то момент оказались вы вдруг главным тренером сборной Китая по боксу.

– Ой, это было интересно! Занимался во Владивостоке машинами, появлялся в их Спорткомитете. Слышу: «Хотим тренера найти для китайской сборной». Те-то рядом, попросили. Мне вдруг стало дико интересно. Спрашиваю: я-то чем не тренер? Поеду!

– В Шанхай?

– Сначала в Харбин. Сразу понимаю – переводчик ни хрена не соображает. Китайцы стоят, посмеиваются надо мной. Привезли, думают, какого-то…

– Несерьезно восприняли?

– Абсолютно. Выдергиваю из строя самого тяжелого: «Иди сюда!» Сам одеваю перчатки, его заставляю. Сразу понятно стало, что боксер он невысокого класса. Китайцы улыбаются: ты же маленький! Куда ему с тобой?! Я через переводчика втолковываю – бой в полную силу. Остальные пусть смотрят. Как я начал бить этого китайца! Как он у меня начал кувыркаться! Получай – по печени!

– Как отреагировали?

– Китайцы у меня после этого как мыши были. Ленивые, правда. Харбин через два месяца занял первое место среди юниоров, а меня в Шанхай перевели. Платили не миллиарды. Просил, чтоб семью перевезли, – отказывают наотрез. Ну, я и сбежал оттуда.

– Звали назад?

– Раза три приезжали. Уже на все были готовы. Золотые горы? Пожалуйста. Семью привезти? Нет проблем.

– С языком разобрались?

– Олимпиада в Пекине, я поехал на студию что-то для России комментировать. Китаец обратно меня отправляет, пишет адрес гостиницы водителю. Тот привозит не туда. Вижу – не моя гостиница! Тот показывает бумажку: «Твоя, твоя!» Ладно, снова повез – опять не туда. Вот собака! Я орать на него начал: «Ты дурак, что ли?!» Снова едем – снова не туда. Выхожу, обошел с другой стороны – надо же, моя… Так неудобно…

  Как-то взял ключи у директора базы, завел его машину и сам поехал. Заблудился – всем Китаем меня искали.

– Нынешняя ваша жизнь – это что?

– Был вице-президентом федерации бокса России. Прошли выборы – меня не оставили. Пришли более молодые, талантливые люди. Более организованные, наверное. А я устарел. Ради Бога – пошел другим путем.

  Когда-то просили поработать в «Сибуре», там зал хороший. Три-четыре человека ходили постоянно, тренировал их. Получал огромное удовольствие от общения. Раскрепощенные, живые, яркие люди. Потом они переходили в «Газпромнефть» – и меня пригласили. Поехали, говорят, будешь советником.

– Переехали в Питер?

– Да, всей семьей. Хотя в Москве квартира осталась, мы ничего не продавали. Мне здесь весело и интересно. С талантливыми-то людьми.