Адвокат Поветкина: «В США трудно доказать, что есть честные русские»

Присяжные на судебных слушаниях в Нью-Йорке постановили, что Александр Поветкин принимал мельдоний уже после того, как этот препарат попал в список запрещенных WADA. Адвокат российского боксера старший партнер компании Forward Legal Алексей Карпенко в интервью «Газете.Ru» рассказал о том, как проходил процесс и что повлияло на вердикт жюри.

— Каков ваш взгляд на процесс, который завершился вердиктом присяжных в понедельник?

— Должны были выиграть, процесс складывался крайне удачно для нас. Я полагаю, что, если бы дело слушалось профессиональным судьей, мы бы выиграли.

Но поскольку решение принимали простые граждане США, которые читают газеты и смотрят телевизор, когда каждый день первая страница New York Times начинается со слов «русские лжецы», «русские хакеры», «Путин выбрал Трампа»…

И перед самим вердиктом нас еще и «осчастливил» (экс-советник президента США по национальной безопасности) Майкл Флинн, который в понедельник был отправлен в отставку, — тем, что он незаконно встречался с русским послом… Это все было на каждом канале!

Судья дает инструкции присяжным: вы не должны ни с кем разговаривать про дело, вы не должны гуглить эту историю, участников процесса. Но я не знаю ни одного человека, который бы, услышав имя чемпиона мира, не полез бы погуглить. И если вы погуглите Александра Поветкина, то вы найдете там остарин и все остальное… Поэтому, конечно, профессиональный судья был бы нам крайне выгоден.

В нашу пользу было то, как строился процесс, то, как были представлены доказательства, то, что сказали наши эксперты — голландские и американские, те, показания, которые давал сам Саша и его врач, перекрестный допрос, который мы устроили доктору Энтони Бутчу — главному свидетелю со стороны Уайлдера…

По сути, он предстал абсолютно некомпетентным человеком, нам удалось его, с нашей точки зрения, дискредитировать: он предстал слабо осведомленным и предвзятым человеком.

Он дословно, цитирую по протоколу, сказал: «Я здесь для того, чтобы защищать свою лабораторию».

Его лаборатория, как мы полагаем, допустила ошибки. Они считают, у Поветкина в апреле 2016 года первые три пробы — 7-е, 8-е и 11-е числа — были негативными. А 27-го — позитивная.

Мы доказали, что у него все три первые пробы были положительными. У него все время был мельдоний! И у него должен был быть мельдоний, потому что он его принимал, а мельдоний выводится из организма от полугода до года.

Поэтому теория обвинения, что он принял микродозу между 11 и 27 апреля, развалилась просто на глазах.

Нам буквально за 10 дней до процесса удалось «вытащить» из лаборатории первичный материал, и у нас был замечательный голландский эксперт профессор де Бур, который буквально на пальцах показал присяжным, что у Поветкина был мельдоний.

— Те же микродозы в трех первых пробах?

— Да. Лаборатория не просто их не обнаружила, чем показала полную свою некомпетентность, так она еще и скрыла то, что она проводила этот анализ.

Когда она написала письма в VADA, по каким препаратам она проводила тестирование — а эти препараты по процедурам имеют определенные кодировки, мельдоний имеет кодировку «1002», — в этих письмах кодировки «1002» нет. И для доктора Бутча это стало просто колоссальным сюрпризом.

— То есть они не обнаружили мельдоний, потому что не проверяли на мельдоний эти пробы?

— Мы не знаем, каким образом они провели анализ так, что, с одной стороны, они его не нашли, а с другой — они даже не заявили, что они проводили на него анализ, хотя они обязаны были это делать.

То есть они допустили ошибку дважды: они не нашли мельдоний, который там был, второе — они доложили в вышестоящую организацию, в VADA, то они провели процедуры, умолчав при этом, что процедуру на мельдоний они тоже провели. Она просто в принципе не упомянута.

И вместо того, чтобы признать эти ошибки, доктор Энтони Бутч полез в бутылку, стал настаивать: я американский эксперт, я крутой, лучше всех знаю и так далее…

— Были ли из девяти присяжных те, кто выступили против итогового решения?

— Присяжные должны принять решение единогласно, и мы не знаем, как это складывалось. Судя по тому, что они совещались очень мало, буквально 40 минут, я полагаю, что они приняли решение очень быстро.

И я думаю, что тот уикенд, который они провели наедине с американскими телеканалами, газетами и гуглом, стал решающим. Сейчас просто крайне сложно говорить на территории США, что есть честные русские…

— В свете такой обстановки есть ли какой-то смысл в том, чтобы подавать апелляцию и был бы назначен новый состав жюри присяжных?

— Я сказал сейчас о политическом и мелодраматическом фоне, американских гражданах с промытыми мозгами –

Первый канал просто отдыхает по сравнению с тем, что сейчас творится на CNN или Fox News.

Есть еще и другое. По правилам американского судопроизводства, та сторона, на которой лежит бремя доказывания, — в нашем случае это было на истце, на стороне Уайлдера, они подали иск — выступает последней.

И в течение двух часов вечером в пятницу адвокат Уайлдера просто насиловал присяжных.

При этом мы активно возражали, выступление адвоката не раз прерывалось, судья не раз выводил адвокатов в совещательную комнату — там мы продолжали ругаться. Судья поддержал абсолютно все наши ходатайства, но, тем не менее, присяжные услышали то, что они не должны были слышать.

Любой процесс с присяжными строится так, что в самом его начале судья дает жесткие инструкции обеим сторонам, происходят слушания, в течение которых стороны выясняют границы судопроизводства: что можно доводить до сведения присяжных, что нельзя, на какие доказательства можно ссылаться, на какие — нет.

У нас такое процедурное слушание было в позапрошлую пятницу. Восемь часов в присутствии только судьи, говоря человеческим, неюридическим языком, мы устанавливали правила игры.

Так вот, адвокат Уайлдера нарушил абсолютно все правила!

Он начал говорить про мотив, хотя слово «мотив» и намерения Поветкина были изначально исключены. Он сослался на сбор в Испании, хотя не было представлено никаких доказательств в отношении сбора в Испании — что что-то там было подозрительное. Он сослался на то, что мы скрывали тренера (по физподготовке Андрея) Козлова, хотя мы его неоднократно называли. То есть там было дикое передергивание фактов.

Он говорил о том, что Поветкин отозвал свои показания о том, что ему мельдоний давал доктор, хотя ему его давал тренер. Поветкин ничего не отзывал! Мы внесли корректировку в перевод, потому что в отношении Поветкина и свидетелей, выступавших на русском языке, речь идет о переводе, мы имеем право вносить в него корректировки.

Было сказано, что мы не дали доктору Бутчу, главе лаборатории VADA материалов лаборатории VADA! То есть его собственной лаборатории!

Это было немыслимым враньем, потому что они скрывали от нас эти материалы вплоть до самых слушаний. Нам удалось их выдрать буквально за 10 дней (до начала слушаний) — и весь процесс пошел совершенно по-другому, как только мы их получили. Потому что мы отдали их профессионалам, и они сказали: «Ба! Да у Поветкниа был мельдоний! И 7-го, и 8-го, и 11-го!» У него был мельдоний! Просто лаборатория этого не нашла.

Потому что или она непрофессиональная, или она видела, что у него мельдоний, и решила это подгадать прямо под самый бой. Мы этого не знаем, но понимаете, какая тонкая игра могла быть?

Есть только два варианта: или ты настолько непрофессионален, что смотришь в книгу и видишь фигу, либо есть умысел, связанный с тем, что до боя еще месяц — рано опубликовывать.

Потому что это не жесткий препарат, понятно, что там микро-микро-микродоза, будет проведено быстрое расследование, он «отмажется». И что будет? Бой состоится.

Предположим, вы берете 7-го, обнаруживаете мельдоний в микродозе — и у нас еще месяц и 10 дней до боя. Мы проводим быстрое расследование, говорим правду: он употреблял, это август-сентябрь (2015 года, когда мельдония не было в списке запрещенных препаратов WADA. — «Газета.Ru»). Все, бой состоится!

И — я сейчас выдвигаю версию – вы ждете канун боя, знаете точно, что вы найдете, берете следующий анализ… И вы находите! Но только уже времени не остается на проведение расследования, объяснения, обмен письмами и так далее. Что происходит? Отмена боя. Кто виноват?

— Организаторы…

— Абсолютно верно! А вроде как — подумаешь, был мельдоний, просто не нашли. И выглядит вроде как красиво: ребята, мы же сказали, что это был негативный результат, мы за спортсмена были…

— А это та же лаборатория, которая проверяла декабрьские пробы Поветкина на остарин?

— Конечно. Это все лаборатория VADA, Лос-Анджелес, лаборатория, которая тесно сотрудничает с WBC. Лаборатория, которая, я считаю, дискредитировала себя на этих слушаниях просто полностью, от начала до конца.

Но, возвращаясь к выступлению адвоката, в английском языке есть такое понятие — mistrial. Это как бы недобросовестный, ненадлежащий, некачественный процесс.

Присяжные услышали то, что не должны были, несмотря на удовлетворенные судьей наши возражения. Это эмоции — они услышали какой-то факт, они не могут выкинуть его из головы.

Суд им прямо говорит: вы не должны это рассматривать. Но вы верите в то, что сможете взять и абстрагироваться от услышанного, потому что судья вам так сказал?

— Наоборот, буду считать, что это и есть самое интересное…

— Конечно. И, наверное, по фильмам вы видели, что это один из излюбленных приемов адвокатов: они намеренно что-то говорят присяжным, другая сторона вскакивает, как мы сейчас вскакивали: «Objection!» («Протестую!»). Суд говорит: «Адвокаты, в комнату!» Те уходят, присяжные остаются — и в этот момент они думают: «Та-а-ак, что-то тут нечисто…» А суд возвращается и говорит: «Товарищи присяжные, вы забудьте то, что сейчас слышали».

И вот таких «забудьте» у нас было раз пять или шесть, при этом по очень существенным вещам.

Самое неприятное, что у нас нет возможности ответить — потому что они говорят последними, наше последнее слово было перед ними.

На этом в пятницу все закончилось, и присяжные ушли читать интернет на два дня. Потом за 40 минут в понедельник мы получили вердикт.

Это для нас сейчас означает, что мы можем просить суд — не суд апелляционной инстанции, а того самого судью, который был свидетелем той самой вакханалии, которая творилась в пятницу, — составлять ходатайство о так называемом mistrial, то есть ненадлежащем процессе.

И мы предложим судье две опции. Первая — суд сам принимает решение о факте приема или неприема Поветкиным мельдония в 2016 году,

основываясь на всех тех доказательствах, которые нами были представлены в течение слушаний. Судья же присутствовал и все слышал.

И американские законы допускают, чтобы судья проигнорировал решение присяжных, если он считает, что оно было сформировано в результате ненадлежащего поведения одной из сторон. Это то, что, как мы полагаем, произошло в настоящем деле.

Второй вариант для судьи — те же самые основания, но он говорит: «Я сам не буду принимать решение, я созову новое жюри присяжных, потому что это было дискредитировано.

Оно не могло объективно принять решение, поэтому я аннулирую этот вердикт, и мы еще раз повторим это сначала».

— Это его выбор или вы можете на чем-то настоять?

— Настоять мы не можем, потому что он решает. Но наш приоритет, конечно, — решение судьи. По той простой причине, что все равно мы в Америке, газеты и через три месяца будут так же писать про Россию, там у народа очень здорово промыты мозги. Если профессиональный судья может, обязан абстрагироваться, то от простых людей нельзя это спрашивать.

— При этом вторая сторона может как-то апеллировать, говорить: нет, решение уже вынесено?

— Она и будет это делать. Будет такая серьезная схватка. У нас есть ссылки на прецеденты, мы еще в выходные написали огромный документ, перечислив с отсылками на прецеденты то, что происходило в последние два часа судебных слушаний, все то неподобающее поведение, которое, с нашей точки зрения, привело к тому, что вердикт этого жюри никак нельзя считать объективным.

И судья это видел, и мы сразу зарезервировали это право, что если вердикт будет против нас, будем говорить, что это mistrial, и просить его проигнорировать.

Потому что уже в пятницу вечером было понятно, что у нас большие сложности будут с этим выступлением.

— В течение какого срока вы должны подать заявления по недобросовестному процессу?

— По mistrial мы подадим ходатайство в течение двух-трех недель, и оно будет слушаться от месяца до двух. Суд запросит вторую сторону, даст им тоже две-три недели и потом где-то месяц-полтора будет думать.

Я думаю, что в районе апреля — начала мая мы получим решение по mistrial.

 https://www.gazeta.ru