Польская власть в поисках врага: подоплека «закона о Холокосте»

Задуманный для мобилизации патриотического электората политтехнологический маневр превратился в крупнейший за четверть века дипломатический провал

(function(w,doc) {
if (!w.__utlWdgt ) {
w.__utlWdgt = true;
var d = doc, s = d.createElement(‘script’), g = ‘getElementsByTagName’;
s.type = ‘text/javascript’; s.charset=’UTF-8′; s.async = true;
s.src = (‘https:’ == w.location.protocol ? ‘https’ : ‘http’) + ‘://w.uptolike.com/widgets/v1/uptolike.js’;
var h=d[g](‘body’)[0];
h.appendChild(s);
}})(window,document);

Долго пытался уловить логику происходящего в Польше и вокруг нее в связи с принятием получивших воистину глобальный резонанс поправок в закон об Институте национальной памяти. Власть в Варшаве (читайте: Ярослав Качиньский) решила без особо понятных причин создать документ, который осложнил отношения Польши сразу с несколькими ключевыми партнерами, вдобавок вызвав негодование практически всех стран Европы.

Дошло до того, что даже святая святых польской дипломатии — отношения с Вашингтоном — была поставлена под угрозу: Рекс Тиллерсон выразил озабоченность происходящим, а Хизер Науерт вообще намекнула на вероятность понижения статуса отношений. Пошли слухи о том, что в отношении польского руководства поставлен неформальный бан на визиты в Белом доме и других американских ведомствах. Что же такого важного в данном законе, что он стоит столь дорого?

Для того чтобы понять истинные мотивы, я сам на несколько дней погрузился в чтение архивных интервью с Качиньским за последние 20 лет. Во всем, что говорит нынешний национальный лидер, нет ни следа антисемитизма, а к украинцам у него вполне прагматичное, лишенное всякого реваншизма отношение. То есть, получается, никакого идеологически мотивированного ресентимента или личной фиксации нет.

Зато очень четко прослеживается, как с течением лет Ярослав Качиньский превращался из подпольного революционера и интеллигентного мечтателя в хладнокровного технолога-пиарщика с четкой целью: выиграть выборы и получить власть. И если учесть, что в ближайшие два с половиной года будет решаться вопрос взятия полноты власти (впереди местные выборы, в том числе ключевые для баланса сил в стране выборы мэра Варшавы, потом европейские, затем парламентские и в завершение цикла президентские), то становится ясным, что Качиньский должен был осознать, что именно здесь и сейчас звонит колокол по его роли в истории страны: создается «окно возможностей» получить столь полную и неоспоримую власть, которая позволит изменить Конституцию, перековать Польшу под его задумку (которая, кстати, абсолютно четко, откровенно и последовательно высказывается им на протяжении всей политической карьеры), войти в историю вторым Пилсудским и в ореоле спасителя нации отправиться на пенсию.

Как в данный процесс вписывается скандальный закон и какова его роль в игре за полноту власти в Польше? Объясняю по пунктам.

Во-первых, нужно объективно осознать, что выиграть четыре предвыборные кампании (притом что у каждой из них свой формат и специфика) — это сложная задача. Ее выполнение (а именно такая цель поставлена) в условиях конкурентной демократической борьбы требует чрезвычайных методов для консолидации общества вокруг правящей партии и ее лидера. Другими словами, только атмосфера всеобщей мобилизации перед лицом грандиозной угрозы способна сплотить необходимый электорат вокруг власти, якобы защищающей сами основы существования нации и государства. Понятно, что внутри страны таких тем нет (это было бы возможно, если бы, будучи в оппозиции, партия «Право и Справедливость» призывала к свержению «воровской» или «предательской» власти; но она же сама и есть власть) и врага нужно искать вовне.

В нынешних реалиях традиционный набор исторических противников, выступающих дежурным пугалом, не вполне оперативен: Германия теперь главный торгово-экономический партнер, лояльно вкладывающийся в укрепление «восточного фланга» союзник по НАТО и адресат просьб повысить Варшаву до статуса второго (после Парижа) вице-президента ЕС. Российская же угроза за последние годы настолько обыграна, что ее существование стало чем-то само собой разумеющимся. Кроме того, именно эта власть обещала надежно защитить Польшу от неоимперских замашек Москвы и за четыре года напринимала в этом контексте столько мер, что было бы совсем нелепо сказать народу, что все они не принесли никакого результата, а Россия как угрожала, так и продолжает угрожать.

Поэтому пришлось мобилизовать электорат на защиту от других «врагов», которыми стали «мировое еврейство» (естественно, данный термин никто не использовал, но народ воспринял статьи в «Нью-Йорк Таймс» именно в контексте хорошо известного стереотипа) и «бандеровцы». Для «защиты» нужно было спровоцировать их же «нападение» на Польшу, что и удалось с помощью закона об Институте национальной памяти.

Во-вторых, нужно, чтобы мобилизованные патриотическим ражем граждане пришли к выводу: спасти родину может только одна (в данном случае правящая) партия — и проголосовали именно за ПиС, забывая про все ее ошибки и глупости, наделанные в ходе четырех лет нынешнего срока. Для этого Качиньский решил нейтрализовать оппозицию с помощью воспроизводства старой и хорошо работающей в польских реалиях схемы раздела политической сцены на «патриотов» и «предателей». «Давайте, — наверное, однажды подумал он в своем кабинете, — бросим жаждущей реванша и готовой на все ради возвращения в высокие кабинеты оппозиции настолько жирный кусок политического мяса, что она не сдержится и, ведомая инстинктом, вцепится в него зубами, забывая про элементарный расчет возможных последствий».

Так оно и произошло: как только из-за границы последовали (на мой взгляд, намеренно спровоцированные и управляемые) возмущенные заявления и гневные статьи, оппозиционные политики в худших традициях продажной аристократии 18-вековой Речи Посполитой побежали в западную прессу подтверждать, что Польшей правит «фашистская диктатура», и выпрашивать в чужих столицах необходимую для «восстановления демократии» поддержку, в том числе в виде экономических и политических санкций в отношении собственной же страны.

Тот или иной аргумент оппозиции можно рассматривать как интеллектуально обоснованный. Но с точки зрения абсолютного большинства обычных граждан этот сеанс самоненависти стал моральным и даже эстетическим аргументом в пользу тезиса о том, что «какой бы этот Качиньский ни был, все равно он лучше, чем это». Что неминуемо отразилось в опросах, где рейтинг партии власти сравнился с результатом всех оппозиционных партий, вместе взятых.

В-третьих, для поддержания необходимого для победы имиджа власти нужно было задействовать несколько элементарных, но вполне оперативных психологических приемов, а именно: «если все его бьют, значит, он в чем-то прав», «со слабым надо быть солидарным», «нельзя оставить человека в беде» и «сильные против него, потому что он такой же, как мы, и защищает наши интересы».

Дело в том, что за последние два с половиной года, что ПиС находится у руля, в результате структурных и кадровых преобразований власть стала беспрецедентно сильной. Для многих слишком сильной, что вызывает все более громкие подозрения в стремлении к монополизации политической жизни в стране и опасения, что в какой-то момент «оздоровление» государства приведет к авторитаризму (это пока что виртуальное явление уже вошло в политическую историю страны под названием «качизма»).

Именно в силу стремления избежать этих обвинений и легитимизировать свою деятельность власть (которая объективно сильна) должна стать (субъективно) слабой и в восприятии граждан отождествиться с «обычным человеком», который ежедневно десятки раз становится моральной или физической жертвой сильных мира сего.

Соответственно, закон об Институте национальной памяти связан не с историческим прошлым, а с электоральным настоящим и политическим будущим и как евреи, так и украинцы тут, по сути, ни при чем. Всего лишь банальная борьба за власть с применением передовых технологий моделирования общественного мнения. Судя по рейтингам, вполне эффективная, а соответственно, с точки зрения политиков оправданная.

Можно только посочувствовать послам Польши в Тель-Авиве, Киеве и других столицах, которые вместо того, чтобы радостно пить коктейли и открывать душещипательные выставки, долгие годы должны будут в общении с заграничными визави защищать свою родину от подозрений в том, что она сошла с ума.

Задуманный для мобилизации патриотического электората политтехнологический маневр превратился в крупнейший за четверть века дипломатический провал. И хотя в отношениях с заграничными партнерами убытки придется отрабатывать годами, с точки зрения шансов победить на следующих выборах правящая партия одержала однозначную победу.