Очень тихо и запредельно тщательно

В Сирии и Ираке исламские радикалы отступают по всем фронтам В уходящем году самыми горячими фронтами борьбы с международным терроризмом оставались Сирия и Ирак. И в обеих этих странах к концу года ситуация в значительной степени прояснилась. Определенный баланс сил, существовавший еще год назад, нарушен, и в обоих случаях не в пользу исламских радикалов. В Сирии главным событием стали успехи правительственных войск и иностранных сил (Россия, Иран, ливанская шиитская группировка «Хезболла») в битве за Алеппо. Оппозиционные отряды, четыре года контролировавшие восточную половину этого ключевого города на севере Сирии, потерпели сокрушительное поражение. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что осада Алеппо проходила по принципиально иному сценарию, чем операции по взятию других сирийских городов, контролировавшихся оппозицией, в первую очередь Хомса и Хамы. Там осада растягивалась на месяцы, если не годы, правительственные силы продвигались вперед черепашьими темпами и в итоге достигали своей цели лишь тактикой измора — лишенные продовольствия, подкреплений и боеприпасов оппозиционные отряды соглашались покинуть город. В Алеппо все было иначе. Штурм шел стремительно — создавалось впечатление, что наступавшие на город силы спешили успеть установить новый статус-кво на сирийском фронте до инаугурации избранного президента США Дональда Трампа. Да и почерк атакующих порой радикально отличался от тактики сирийской армии в ходе других операций — складывается ощущение, что на сей раз среди исполнителей появились новые лица, что в итоге и обеспечило результат. Исход боев в Алеппо решительным образом изменил расклад в противостоянии сирийских правительственных войск с оппозиционными силами, которые в Дамаске и Москве называют «террористами» и «бандформированиями», а на Западе, в странах Персидского залива и Анкаре — «борцами с режимом» Башара Асада. Как бы то ни было, какие бы формулировки ни употреблялись для их обозначения, ясно одно — в случае, если в наступающем году возобновятся переговоры о мирном урегулировании в Сирии, позиции Дамаска на них будут гораздо более прочными, Башар Асад сможет разговаривать со своими оппонентами с позиции силы. Помимо успехов правительственной армии на сирийском театре военных действий в 2016 году произошло еще два принципиальных изменения. Первое: в конфликт вступил новый участник — Турция ввела войска на север Сирии. Официальная цель операции — борьба с террористами из запрещенного в России «Исламского государства» (ИГ), фактически же главный противник Анкары — сирийские курды, пытающиеся создать вдоль границы с Турцией свою автономию. Второе изменение касается «Исламского государства», для борьбы с которым, по официальной версии, в сирийскую войну 15 месяцев назад вступила Россия. За минувший год его позиции были существенно подорваны, символом чего стало взятие Пальмиры и концерт оркестра Валерия Гергиева, проведенный в античном амфитеатре в мае. В конце года, однако, ИГ сумело хлопнуть дверью — воспользовавшись тем, что основные правительственные силы были отвлечены на осаду Алеппо, они сумели отбить Пальмиру и прилегающие территории. Несмотря на символическое значение города, с военной точки зрения это был тем не менее сугубо локальный успех, не влияющий на расклад сил. Он свидетельствует лишь о том, что борьба с ИГ на сирийском фронте затянется. Это же подтверждает и ситуация вокруг Ракки — столицы самопровозглашенного «исламского халифата». Объявленное наступление на нее силами курдов и «умеренной оппозиции» застопорилось. Зато в соседнем Ираке за прошлый год «Исламское государство» понесло огромные (и, похоже, необратимые) территориальные потери. Правительственные войска и их союзники — пусть и с огромным трудом, пусть ценой больших потерь — в итоге все-таки освободили от ИГ ключевые города — Эль-Фаллуджу и Рамади. В то же время штурм иракской «столицы халифата» — Мосула — идет натужно, безнадежно выбившись из графика. Сопротивление радикалов оказалось более серьезным и ожесточенным, чем ожидалось, а боеспособность иракской армии и отрядов ополчения — ниже, чем рассчитывали американские советники, помогавшие разрабатывать план операции. Тем не менее исход битвы за Мосул предопределен. Рано или поздно город будет взят — слишком очевидно превосходство сил штурмующих. И тогда ИГ фактически будет вытеснено из Ирака. Остатки его отрядов, по-видимому, переберутся в Сирию, в Ракку, где в наступающем году могут дать «последний и решительный бой» разрозненным силам антитеррористической коалиции. Исход этого боя также предрешен. Итог войны с ИГ на иракско-сирийском фронте ясен уже сейчас — «халифат» будет ликвидирован. К сожалению, из этого вовсе не следует, что исчезнут (или перевоспитаются) его последователи, носители идей джихада. Кто-то из них вернется на родину — в Саудовскую Аравию, Тунис, Египет, Йемен, многие — в Европу, кто-то — в Центральную Азию и на российский Северный Кавказ. И там, судя по всему, продолжат свою «священную войну», окончательно выиграть которую цивилизованный мир никогда не сумеет. Но и потерпеть в ней поражение он точно не может себе позволить. Максим Юсин, Георгий Степанов В 2016 году в российской социальной сфере не было недостатка в новых идеях, а вот возможностей финансировать их все одновременно оказалось явно недостаточно. Новый источник средств — взносы напрямую с зарплат населения с учетом их стагнации в перспективе — не будет в состоянии обеспечить индивидуальное участие россиян одновременно в новой пенсионной схеме и в системе здравоохранения. Правительству придется выбирать первоочередную задачу, и вряд ли оно готово предложить гражданам инвестировать в здоровье, а не в старость. 2016 год стал годом новых идей для всей социальной сферы — от пенсионной до медицинской отраслей. И это было очень некстати. При снижении реальных доходов бюджета в 2017 году и далее правительству придется выбирать из полученного списка идей сначала самые дешевые и вписывающиеся в узкий горизонт планирования и лишь потом перспективные. В условиях постоянного бюджетного дефицита (до 2019 года он в любом случае сохранится) у правительства возникает вопрос о том, как далее финансировать социальные службы — официально сократить список социальных услуг населению считается невозможным по политическим причинам. Повышение налогов — также шаг в первую очередь политический и потому нереализуемый, по крайней мере, до выборов 2018 года. Наиболее безопасным, очевидно, власти посчитали третий путь — начать взимать взносы на социальные сервисы с граждан напрямую, минуя работодателей. Такой шаг включает в себя предложенная Минфином и ЦБ реформа пенсионной системы (см. «Ъ» от 28 марта), это же наконец в 2016 году публично предложил Минтруд в отношении системы здравоохранения (см. «Ъ» от 21 октября). Не все новые схемы заявлены как необходимые для поддержания статус-кво, как в случае с пенсионной реформой. Параллельно с предложением ввести доплаты с доходов неработающего населения Минздрав предлагает разрабатывать и проекты лекарственного страхования по аналогии с ЕС. Если пилотный вариант 2017 года в данной сфере себя оправдает, это станет по-настоящему важным шагом в обеспечении здоровья россиян — практика самолечения в России слишком широка. Идея отслеживания лекарственного потребления населения в 2016 году реализовала себя еще в одном проекте — маркировке лекарств, она также в пилотной версии стартует в 2017 году. Следующий год за счет новых техник контроля лекарственного оборота в стране, видимо, имеет шанс начать нормализацию на этом рынке. Впрочем, эти же техники позволят власти собирать еще больше информации о пациентах — в России это всегда риск для граждан. Впрочем, насколько ни были бы свежи и привлекательны идеи правительства об индивидуальных взносах на здравоохранение, ждать, что население потянет сразу два проекта на одну зарплату — пенсионный от ЦБ и Минфина и медицинский от Минздрава и ФОМС,— никто в здравом уме не будет. При наличии политической воли выбор мог бы быть не так безнадежен. Вложения в здоровье населения позволят сократить стоимость пенсионной системы в будущем хотя бы потому, что большинство потерь в численности экономически активного населения до 2025 года — это уход пенсионеров с рынка труда из-за болезней. Но, поскольку решимость предпринимать не самые очевидные шаги в соцсфере последний раз демонстрировал в 2003 году тогда глава Минздрава Михаил Зурабов, правительство с большой вероятностью выберет в 2017 году интересы не здоровых пожилых работников 2035 года, а болеющих пенсионеров 2025 года. Анастасия Мануйлова Структурная адаптация правительства к кризису в уходящем году была не столь очевидна, как это было в 2015 году, запомнившемся слиянием ведомств. Однако принципиальными в этой части итогами можно назвать создание «проектного офиса», призванного переформатировать работу Белого дома, а также официальный старт реформы контрольно-надзорной деятельности (КНД), предполагающей оптимизацию работы всех госорганов и ставшей одним из приоритетов правительства практически на ближайшие десять лет. Адаптацию правительства к кризисным явлениям в 2015 году планировалось проводить по уже знакомому пути — в Белом доме возродили идею слияния ведомств, известную после предыдущего кризиса в 2009 году, но не реализованную тогда. Впрочем, после передачи полномочий по тарифной политике Федеральной антимонопольной службе с ликвидацией Федеральной службы по тарифам стало ясно, что такой метод нужных результатов не дает. Чтобы реформа не стала простой сменой вывесок, Белому дому потребовалась более системная оптимизация собственной деятельности. В связи с этим в течение 2016 года речь о сокращении или ликвидации ведомств в публичном поле практически не заходила — лишь под конец года министр по делам «Открытого правительства» сообщил, что такие меры обсуждаются. Однако реформа КНД за это время стала детальной, получив собственную «дорожную карту», рассчитанную до 2024 года. При этом эти планы получили особый статус — они стали приоритетным направлением работы правительства в рамках созданного летом «проектного офиса». Отметим, проектный метод работы как подход появился в правительстве впервые — до этого он практиковался лишь в отдельных ведомствах (например, ФНС), где показал положительные результаты. Само создание «проектного офиса» преследует практически те же цели, что и реформа КНД,— оптимизация работы, но уже самого Белого дома. Предполагается, что такой проектный формат позволит правительству отойти от привычной работы по бесчисленным поручениям и позволит более оперативно решать вопросы, минуя длительные процедуры межведомственного согласования. Одновременно с этим внутренняя реформа деятельности правительства была частично вынесена за пределы Белого дома. Напомним, в течение полугода после того, как президент в конце 2015 года объявил о создании «проектного офиса», правительство посвятило полгода обсуждению его структуры. Варианты были разные — включить «проектный офис» в структуру самого правительства или же вынести его за пределы Белого дома. Итоговое решение вопроса об организации работы самого «проектного офиса» было компромиссным. С одной стороны, совет (в состав которого также входят предприниматели и эксперты) возглавляет президент, с другой — «головной офис» (департамент по проектной работе) находится все-таки в структуре Белого дома. Внедрение проектного подхода было поручено и на региональном уровне. В течение второго полугодия работа «проектного офиса» выглядела весьма технично — формировались пакеты приоритетных проектов, обсуждались и утверждались целевые показатели. Кроме того, было определено финансирование проектов, которое потребовало особого подхода к бюджету: средства на приоритетные направления резервируются, а остальные расходы подлежат тщательному анализу и сокращению. В следующем году на реализацию всех приоритетных проектов заложено около 150 млрд руб., что существенно отличает их, например, от нацпроектов 2006-2011 годов,— на них правительство тратило значительно больше средств. Учитывая масштабы заявленной реформы — некоторые из отобранных 11 проектов (среди них — ипотека, моногорода, поддержка несырьевого экспорта, образование, здравоохранение) рассчитаны почти на десятилетие,— ощутимых результатов по итогам уходящего года по очевидным причинам ждать не стоит. Впрочем, первые промежуточные итоги должны появиться уже в наступающем году, когда «проектный офис» займется мониторингом исполнения своих программ. Возможно, сделать выводы, насколько внедрение проектного подхода отразилось на реальной работе правительства, можно будет по итогам 2017 года. По ним же можно будет судить и о том, насколько проектный подход изменит течение жизни на Краснопресненской набережной. Евгения Крючкова