Вершина либеральной теологии

Показатель материнской смертности в России за пять лет снизился почти вдвое, сообщила пресс-служба Минздрава РФ. «По предварительным данным Федеральной государственной службы статистики, показатель материнской смертности за период январь — декабрь 2016 года составил 8,3 на 100 тыс. родившихся живыми», — говорится в сообщении. При этом в министерстве отметили, что, по сравнению с 2011 годом, когда этот показатель составлял 16,2 случая на 100 тыс. родившихся живыми, произошло снижение почти в два раза. Всего же за указанный период 2016 года, по данным Росстата, число случаев материнской смертности составил 158 женщин, что является историческим минимумом для нашей страны. В Москве был ограблен 37-летний адвокат, проживающий в Раменском районе Подмосковья. Об этом сообщает источник РЕН ТВ. Крым получит 2,8 миллиарда рублей на строительство модульных детсадов, сообщил глава республики Сергей Аксенов. «Для Крыма принято знаковое решение правительством Российской Федерации по поручению президента в части того, что проведено перераспределение средств из федеральной целевой программы в сумме в 2,8 миллиарда рублей на модульные детские сады», — сказал Аксенов журналистам. По его словам, это позволит дополнительно создать 5,4 тысячи мест в детских садах. «Плюс 47 объектов федерально-целевой программы — это ремонт и реконструкция дошкольных учреждений. В общей сложности более 7 тысяч мест только в этом году мы должны решить. Таких темпов никогда в республике Крым не было», — сказал Аксенов. По его словам, «при Украине в Крыму за 20 лет всего было введено в эксплуатацию 260 мест в детских садах». Почему библейско-богословская ученость пришла к скептицизму «Из огромного и многообразного состава, который до тех пор назывался «религией», из того целого, которое содержало Евангелие и святую воду, всеобщее священство и державного папу, Христа-Спасителя и св. Анну, религия была выведена и сосредоточена на главных факторах, на Божьем слове и вере»,— торжественно отчеканил профессор Гарнак. Несколько сотен студентов, набившихся в аудиторию Берлинского университета, встретили гимн лютеровой Реформации аплодисментами — как встречали и все 16 лекций Гарнака о сущности христианства. Виданное ли дело: под самый занавес позитивистского XIX века в деловито-прогрессивной столице бурши со всех факультетов — включая естественные — толпами приходят послушать рассуждения о том, в чем же она, эта сущность. Бывают модные лекторы, бывают ученые, формирующие своими книгами интеллектуальную моду в планетарном масштабе, но в одной личности они совпадают не всегда. Адольф Гарнак, конечно, выглядел благополучнейшим примером такого совпадения. Его изыскания в области библеистики и ранней церковной истории были на переднем краю науки — везде, даже в дореволюционной России, где инвективы профессора в адрес восточного христианства очков ему не прибавляли. Те самые лекции в напечатанном виде разошлись огромными тиражами. После работы в нескольких провинциальных университетах он стал штатным профессором богословского факультета в Берлине, ему покровительствовал сам кайзер; позже, в 1914-м, он получил и дворянство, став из Гарнака фон Гарнаком. При всем том с университетской кафедры он говорил вещи, которые на первый взгляд до странного плохо вяжутся с этим официозно-благополучным статусом. И вообще с положением профессора богословия — уж какой мы в обиходе представляем себе эту штатную единицу. Вспомните, например, вполне искреннее общественное недоумение по поводу того, что в отечественных технических вузах задумали завести кафедры теологии. Теология — она же про догмы? Про нерассуждающую веру в то, что написано в старых непонятных книгах, да? Нет, что у Гарнака не нашлось добрых слов про средневековое, дореформационное христианство — это еще понятно. Вот католики: «Тут нет речи об искажении, тут полное извращение. Религия получила ложное направление. Римский католицизм, взятый как внешняя церковь, как учреждение права и силы, ничего общего с Евангелием не имеет и даже противоречит ему по существу». Вот православные: «Вся эта официальная церковность с ее священниками, с ее культом, сосудами, ризами, святыми, иконами, амулетами, с ее постами и праздниками ничего общего с религией Христа не имеет. Это надо считать античной религией, сплетенной с некоторыми понятиями Евангелия, или лучше: это — античная религия, всосавшая в себя Евангелие». В целом сам тон Гарнака-лектора выдает живое религиозное воодушевление, это менее всего бесстрастная фактология или сенсационное «срывание покровов». «Евангелие», «Евангелие», повторяет он, «Христос», «Христос». Но вчитаешься — и выясняется, что Евангелие-то — вещь немного зыбкая, что много привходящих исторических обстоятельств, что из четырех предполагаемых евангелистов Иоанна с его Логосом вообще не стоит принимать во внимание (это греки со своим платонизмом замутили чистую струю первозданного учения), да и остальные три благовестия, в сущности, «очень несовершенны», «не представляют собой исторических сочинений», и, как аккуратно выражается профессор, «цель их отчасти совпадает с намерениями Христа». К рассказам о чудесах надо относиться с крайней осторожностью — и дальше, вот ни на секунду не теряя непринужденной и веской плавности изложения, Гарнак рассказывает, что искупление, боговоплощение, бессмертие души — вынужденные литературные условности, что воскресение, может быть, факт, а может быть, и нет (и не так это важно), что божественная природа Христа — фикция, ну и Троицу тоже злокозненные греки почем зря изобрели. За вычетом всего этого остается довольно скромная сумма милых, благодушных, но размытых субъективных переживаний. И вот это-то сущность христианства. Ради этого Лютер, мол, и старался (хотя веру в сказки о Троице Гарнак ему так и не прощает). Под всем этим мог бы подписаться и Толстой — но Толстой ученым не был, а Гарнак действительно был. Надо только понять, как появился этот специфический род учености. Когда-то, еще в начальный век Реформации, католические полемисты договаривались до того, что у Писания «нос из воска» — куда захочешь, туда его и повернешь, и нужен авторитет настоящей церковной традиции, чтобы справляться с этим правильно. Протестанты старались доказать обратное, исходя из Писания же. Отсюда библейская текстология, так перекликавшаяся с ренессансным призывом «ad fontes!» — «к (перво)источникам!». Отсюда своя, обособленная систематизация историко-богословского знания, в XVII веке превратившаяся в тяжелые ученые монолиты под стать средневековой схоластике. Дальше уже в рамках протестантизма (лютеранства, если точнее) началась реакция, возник так называемый пиетизм, отстаивавший в религиозном опыте право на тихое личное дерзание, а потом явилась немецкая классическая философия вкупе с прогрессом гуманитарных наук. И вот на этой почве, с подачи сначала Фридриха Шлейермахера, а потом Фердинанда Баура, возникло то, что принято называть «либеральной теологией» — соединение тронутой скептицизмом веры, с почетом сосланной в индивидуально-психологические сферы, и все более пристальной филологической критики сакральных текстов. Гарнак, умерший в 1930 году, все-таки остался человеком XIX столетия, и пафос его чем-то похож на восторги многих пропагандистов естественно-научных чудес годов так 1880-х: наука все объяснила, суеверия — пережиток прошлого, просвещенное человечество устроило свою жизнь на без пяти минут идеальный лад, истинные христиане, забыв темные заблуждения прошлого, кротко и разумно существуют под доброжелательным присмотром германского императора. Скептики есть, да и безбожников все больше — но дайте срок, может, наша возвышенная наука все им разъяснит. Однако дальше случился ХХ век, и первоначальная утопия либеральной теологии оказалась одной из тех иллюзий относительно человеческой природы, которые развеялись в два счета. Скепсис — он-то, конечно, остался, более того, сейчас нет ничего необычного в зрелище ученого-атеиста, который препарирует с благодушной вежливостью тексты и уртексты Нового Завета. А вот большая протестантская теология, богословие Карла Барта, пошла после Первой мировой совсем в другую сторону. Не к теплохладным упражнениям по реконструкции первохристианского сознания, а скорее к правоверию Лютера и Кальвина — но только заново, с отчаянием и с надеждой, прочувствованному на фоне цивилизационных травм, которые XVI столетию и не снились. Авторитетнейший церковный историк, библеист и протестантский богослов. Родился в 1851 году подданным Российской Империи в городе Дерпт (ныне Тарту), умер в 1930 году в Гейдельберге гражданином веймарской Германии. Отвергая традиционные догматические рамки христианства и его мистический опыт, сводил религиозность к сфере моральных установок и субъективных переживаний. Сергей Ходнев