«На всякий случай меня избили»

«Газета.Ru» продолжает рассказывать о русских, которые после распада СССР остались жить в национальных республиках. На этот раз мы поговорили с людьми из Еревана и Тбилиси.

Армения: Людмила Бабалян, 58 лет

Я родилась и выросла в Тбилиси, но в 1968 году второй муж моей матери был вынужден переехать в Ереван, причем по, казалось бы, смешному поводу. Он был наполовину армянин, а на работе ему не давали повышение, говорили «смени фамилию на грузинскую, тогда дадим». В общем, мы переехали в Ереван. Поначалу там все складывалось очень удачно, родители неплохо зарабатывали.

Все резко изменилось после 1991 года. Например, нам перестали поставлять газ. Кто-то говорил, что это произошло из-за войны в соседней Грузии, через которую шел газопровод. Кто-то говорил о том, что Армения не могла «потянуть» это финансово. В чем истинная причина, я не знаю. Но факт в следующем: люди стали отапливать дома дровами. Прямо в центре Еревана.

Многие городские парки (а парков в армянской столице было множество) были вырублены для того, чтобы отапливать дома. Свет давали и вовсе на час.

За это время надо было успеть постирать и сделать ряд других неотложных дел. А уроки дети делали при свече. Правительство также выдавало бесплатно 20 литров керосина в неделю. Для тех, кто успел купить керосиновые лампы, это было серьезное подспорье.

Кстати, о детях и школе. Сразу же после перемен резко сократилось преподавание русского языка в средних учебных заведениях. Его почти везде стали преподавать как иностранный. Мы с мужем с трудом устроили детей в школу при российской воинской части, за взятку. Там им дали относительно неплохое образование. При этом на улицах русским стало как-то неуютно. Их никто не бил, не грабил, но давали понять, что они люди второго сорта. Например, мою дочь как-то в магазине назвали «курицына задница» (это я не очень точно одно армянское идиоматическое выражение на русский перевела). С собой на всякий случай носила всегда паспорт, так как там армянская фамилия. Не могу припомнить, чтобы когда-то он мне действительно понадобился, но я считала, что если ситуация вдруг станет критической, он может сослужить мне добрую службу.

Проблемы с языком испытал и муж. Дело в том, что в СССР армянский язык в Ереване практически не был нужен, и муж, хотя и является армянином, его толком не знал. А тут всю документацию перевели на армянский. В итоге он, бедный, ряд документов заполнял побуквенно. А в случае, когда объем документа был большой, просил армянских коллег ему помочь.

Еще одной серьезной проблемой для меня и многих жителей Еревана стал транспорт. Первое время после распада СССР из-за дефицита топлива он практически перестал ходить. Представьте, что это такое для города с населением в миллион человек!

Муж ходил на работу пешком за 20 километров.

А его родители ходили примерно такое же расстояние, чтобы принести нам дрова. Я умоляла их этого не делать (я ведь понимала, что пожилым людям это крайне тяжело), но они меня не слушали.

Тем временем в соседнем Азербайджане разгоралась война между армянами и азербайджанцами, в которую Ереван был, хотя и опосредованно, вовлечен. На улицах проходили митинги, где-то кто-то набирал добровольцев. Появились беженцы, хотя, как потом выяснилось, большая часть из них почти тут же из города уехали. В то время ряд стран Европы, в частности, Германия создали программу помощи беженцам из разных «горячих точек» мира. Многие азербайджанские армяне этим воспользовались и перевезли в ФРГ свои семьи по пятое колено.

Уезжать из города стали и русские. Каждый, у кого были хоть какие-то связи или близкие в России, старался этим воспользоваться. У нашей семьи таких возможностей не было. Я работала преподавателем русского языка в детском саду, но из-за изменившейся политики изучения русского языка я долго — почти 15 лет — сидела без работы. Муж трудился в больнице, где дослужился до заведующего реанимационным отделением.

Сейчас ситуация чуть изменилась в лучшую сторону: по крайней мере, есть газ и отопление, открылись русские школы. Правда, чтобы устроиться туда, человеку необходимо как-то документально подтвердить свое русское происхождение, армянам туда устроиться почти невозможно.

Работа в стране в принципе есть, но зарплаты крайне низкие, а самое главное — крайне трудно добиться карьерного роста.

Русских, в том числе молокан (южнокавказские русские, которые населяют регион с XVIII века), берут и на госслужбу: в полицию или прокуратуру, но там им также практически невозможно добиться начальствующих постов. Неудивительно, что молодежь — и армянская, и русская — активно стремится уехать из страны.

Что касается лично меня и моей семьи, то моя дочка в итоге в совершенстве овладела армянским языком, и даже нашла в Армении относительно неплохую работу. Сын так и не выучил этот язык, зато стал неплохим программистом. Пять лет назад он уехал в Германию, где достиг серьезных успехов в карьере, теперь помогает нам материально. Недавно он оплатил нам троим отпуск в Сочи. Хотя, конечно, при СССР мы ездили туда всей семьей только на зарплату мужа, причем каждый год.

Грузия: Георгий Мамаев, 54 года

Я родился и вырос в Тбилиси, так получилось, что я свободно владею двумя языками: и русским, и грузинским. К тому времени, как начались события 1989-1991 годов, у меня уже была жена, первая красавица города (я не шучу, я боролся за ее руку и сердце с одним из руководителей местной компартии) и двое детей. Моя супруга не меняла грузинскую фамилию на русскую, что, возможно, и помогло нашей семье в дальнейшем. В тот момент я работал архитектором, проектировал ряд зданий и сооружений в городе.

Я даже и думать не мог, что буквально за считанные два-три месяца то, чему я учился более пяти лет, станет в Грузии надолго никому не нужным. Еще в 1990 году будущий президент Грузии Звиад Гамсахурдия произнес свой знаменитый лозунг «Грузия для грузин». Начались нападки на осетин, проживающих в республике, попытки выгнать азербайджанцев из района Квемо-Картли: они там в городах Дманиси и Болниси составляют этническое большиство. Русских напрямую это все, как правило, не затрагивало, но многие мои знакомые уехали тогда из Тбилиси «на всякий случай». Некоторым из них удалось продать свою недвижимость за себестоимость. А иные все это продали даже за бесценок.

Как выяснилось, у них были вполне веские мотивы так поступать. Уже в декабре 1991 года между командиром нацгвардии Грузии Тенгизом Китовани и президентом Гамсахурдия началась война. Две недели она происходила непосредственно в центре Тбилиси — на проспекте Руставели. В этих событиях применялись БТРы и даже танки. Квартира моей жены находилась также на этом проспекте, в доме, который был ближе к парку 9 октября. Саму супругу и детей я успел перевезти на время во Владикавказ, к своим дальним родственникам. Мы обдумывали, продавать квартиру или нет. И дообдумывались до того, что

война пришла прямо в нашу квартиру, где, слава богу, был только я.

Дому не досталось, нет, но в какой-то момент ко мне постучался кто-то из участников событий. У него был прострелен живот и он кричал так, что не услышать его было невозможно. Я втащил его в квартиру, и пытался помочь, но что я мог сделать? Медицинского образования у меня нет. «Скорая» тогда, как ни странно, ездила, но вызвать ее я не мог, так как телефон в квартире не работал. В общем, парень умер у меня на руках после пяти часов мучений. А потом пришли те, кто воевал «за другую команду». Они понимали, что я ни при чем, но, на всякий случай, не только забрали труп погибшего, но и избили меня. Досталось мне крепко: были сломаны два ребра, кроме того, я не смог найти потом примерно половину зубов.

Гражданская война потом продолжалась еще три года, и это я не говорю о событиях в Абхазии. Жить как-то было надо. У моего старинного приятеля, грузина, были какие-то завязки в Стамбуле. Он решил организовать что-то вроде бизнеса, возить оттуда вещи и продавать в Грузии. Ему нужен был человек, который не испугается, собственно, это делать. Так я и стал «челноком».

В то время в Тбилиси можно было прямо на улице купить любое оружие, даже гранатомет. Я приобрел два пистолета, на всякий случай.

Когда я был в Тбилиси, то везде сопровождал жену и брал с собой оружие. Когда меня не было, я запрещал ей выходить из дома без крайней необходимости.

Вопрос был, как водить в школу детей. Но семью моей жены в городе знали, и в целом со многими коренными тбилисцами мы были в неплохих отношениях. В общем, наши друзья провожали и встречали моих сыновей в школу тогда, когда я не мог этого сделать сам.

Отмечу, что бизнес пошел неплохо, лет пять я фактически в одиночку содержал семью. В целом в стране с трудоустройством начались огромные проблемы, и если и можно было где-то устроиться, то только через знакомых. Особенно это касалось государственных органов. Кроме того, гражданская война все перемешала: у многих оборвались дружеские и родственные связи. И с ее началом произошел второй отток русскоязычного населения из государства, так как с грузинской территории вывели штаб Закавказского военного округа, а многие русские были родственниками советских военнослужащих.

После завершения боевых действий отношение в обществе к войне и разного рода конфликтам на межнациональной почве можно было охарактеризовать простым словом «достали!». Соответственно, какие-то проявления уличного национализма стали сходить на нет. К русским всегда в Грузии относились в целом лояльно, а в тот период оставшиеся русские и грузины, я имею в виду молодежь, начали активно заключать друг с другом браки. В общем, люди хотели нормально жить, работать, рожать детей и так далее. Но правительство Шеварднадзе смогло предложить им только коррупцию на всех уровнях, нищенскую зарплату и вечную риторику о необходимости вернуть Цхинвали и Сухуми. В общем, когда мои дети окончили школу, я сделал все, чтобы они уехали учиться в Москву, и мне это удалось. Впоследствии в Грузию оба сына не вернулись. Старший остался в Москве, он отучился по профессии строителя и нашел хорошую работу. Младший отучился на врача, и в России ему показалось тесно. В итоге он женился на шведке и сейчас живет с ней в Стокгольме.

Приход к власти Саакашвили мы с женой восприняли двояко. С одной стороны, при нем усилилась антироссийская риторика, в школах и учебных заведениях начали постепенно сворачивать преподавание русского языка. В итоге у современной грузинской молодежи с ним проблемы, зато они все учат английский. С другой стороны, этот политик действительно чуть придушил коррупцию и заставил чиновников лучше работать. Мы с женой даже смогли открыть маленькое кафе. Правда, зарегистрировать его пришлось на мою супругу.

Еще хочу сказать, что

после конфликта в Осетии в 2008 году на улице, как ни странно, негативного отношения к себе я не почувствовал.

Хотя я имею ярковыраженную славянскую внешность: у меня серые глаза и светло-русые волосы. Может, это связано с тем, что я со всеми говорю по-грузински. Может, из-за того, что грузины, в основном, люди не агрессивные и воспитанные. По крайней мере те, кто вырос в Тбилиси. В общем, никогда никаких проблем из-за этой войны у меня не было. Тем более удивительным было большое количество туристов из России даже после Цхинвали-2008. Мои друзья из РФ также приезжают, причем очень часто.

В целом же ситуация в стране оставляет желать лучшего. Очень дорогие продукты, причем об этом говорят даже российские туристы, проблемы с трудоустройством. Большое количество людей выживает только за счет уличной торговли всякой всячиной.

У меня тем временем родились внук и внучка. Их родители каждое лето приезжают к нам с женой в гости. Я обязательно постараюсь передать внукам уважение ко всем нациям и народам, и, конечно, к истории как России, так и Грузии.

Оба народа имеют богатейшую культуру и историю, жаль только, что об этом часто забывают.

Впрочем, два пистолета, которые я купил в начале лихих 1990-х, я не выбросил. На всякий случай (смеется).