Московских окон негасимый цвет

Домами с атлантами, кариатидами и другими мифическими существами в Москве мало кого удивишь. Но не меньше в столице зданий, в украшениях которых используются растительные узоры. И цветы на этих домах не завянут с наступлением осени. «Газета.Ru» рассказывает историю шести наиболее интересных «цветущих» зданий города.

Церковь Григория Неокесарийского

Узорчатые стены храма на Большой Полянке заметны издалека. Изразцы с рисунком «павлинье око» напоминают о распустившихся кувшинках, ромашках и ветвях экзотических деревьев. Церковь была возведена на месте древнего деревянного храма, построенного еще прадедом Ивана Грозного, Василием Темным. По преданию, пока князь был в татарском плену, он дал обет: если вернется в Москву, то построит храм на том месте, откуда увидит город, и посвятит тому святому, которого будут чествовать в этот день.

Москву он увидел недалеко от дворов стрельцов, в полях за чертой города (позднее эти поля стали Большой Полянкой).

Деревянная церковь сгорела, и в XVII веке началось строительство нового храма, причем камень для него привезли оттуда же, откуда брали материал для строительства стен Московского Кремля при Дмитрии Донском или для первого храма Христа Спасителя.

Царь Алексей Михайлович приказал стены храма «прописать суриком в кирпич», «стрелки у шатра перевить» «и расписать бирюзой и белилами». Изготовление девяти тысяч изразцов было поручено мастеру Степану Иванову по прозвищу Полубес, который считается белорусским мастером, но в те времена белорусами называли православных выходцев из Великого княжества Литовского. Изразцы его работы, в частности, также украшают Ново-Иерусалимский монастырь.

За создание и роспись только первой партии изразцов мастерам полагалось немаленькое вознаграждение из царской казны: «1668 года октября в 24 день, по указу великого государя подряжены ценинных дел мастера Степашко Иванов с товарищи к церковному строению церкви Григория Неокессарийского сделать две тысячи образцов разных поясовых ценинных в длину осми вершков и больше и меньше, а поперек семи вершков… А дать им от ста образцов по десяти рублев и наперед сто рублев».

В 1812 году, как свидетельствуют исторические хроники,

Наполеон, очарованный красотой церкви, сокрушался, что не может «поставить ее на ладонь и перенести в Париж».

По его приказу во время бушевавшего пожара французские солдаты ведрами носили воду и поливали церковь, чтобы уберечь ее от огня.

Храм Григория Неокесарийского был закрыт в конце 1935 года. Иконы оттуда передали в Третьяковскую галерею. Пятью годами ранее Моссовет собирался снести старинную шатровую колокольню церкви, чтобы расширить тротуар. Несмотря на, мягко говоря, не самые простые для религиозных сооружений времена, колокольню удалось отстоять, только в нижнем ярусе пробили сквозной проход. Впоследствии именно такой компромиссный способ расширения площади для пешеходов был включен в Генплан Москвы 1935 года.

Церковь Николая Чудотворца в Хамовниках

Этот храм находится на улице Льва Толстого, недалеко от метро «Парк культуры». Построена церковь была в XVII веке в слободе царских ткачей, которых также называли хамовниками. Но не потому, что они отличались особой грубостью в общении, а потому, что производили недорогую шелковую ткань «хамьян». Из этой ткани делали столовое белье для государева семейства, а, например, ткань для нательного белья монархов изготавливались в другом московском районе, Кадашах. Ткачи-хамовники получали участки земли при условии, что каждый двор выполнит свой норматив для царских нужд. От других повинностей и служб жители Хамовнической слободы были освобождены, а за свой труд они получали денежное и хлебное жалованье.

Каменному храму предшествовал деревянный, первое упоминание о котором датируется 1625 годом. Как это часто бывало в Москве тех времен, он сгорел. В 1677 году уже каменная церковь, построенная на личные средства ткачей, была названа полным именем — «Николая Чудотворца у митрополичьих конюшен». В честь Николая Чудотворца — потому что ткачи считали святителя Николая, архиепископа Мир Ликийского, своим покровителем. А конюшни тут при том, что до начала XVI века Хамовники считались загородной территорией и представляли собой обширные луга для выпаса лошадей.

Архитектура комплекса напоминает корабль, эта схема строительства была типична для православных храмов второй половины XVII века. Шатровая колокольня считается одной из самых высоких в столице.

Туристы называют ее «московской Пизанской башней», поскольку она имеет небольшой наклон.

Одним из известных прихожан этой церкви был Лев Толстой.

Кирпичный храм отделан белым камнем и различными изразцами. Так, колокольню украшают плиточки с колокольчиками и лилиями, на которые взирают миниатюрные херувимы. На закомарах (сводах) церкви укреплены изразцы с невиданными цветами в вазах, птицами в окружении маргариток и то ли кистями винограда, то ли ягодами малины-переростка. Богато украшена чугунными цветами решетка на северном крыльце. И даже древние закладные доски, вмонтированные в стену, обрамлены вьющимися резными растениями.

В 1812 году внутреннее убранство церкви серьезно пострадало, но к 1849 году его восстановили. Все время, включая эпоху советской власти, храм не закрывался и продолжал работать. Перепланировки его также не коснулись: только при создании Комсомольского проспекта и расширении соседней улицы ограду церкви передвинули поближе к храму. В 1992 году на колокольню был возвращен 108-пудовый колокол — единственный сохранившийся из первоначального колокольного набора 1686 года, второй по весу. Остальные колокола (включая главный 300-пудовый) были утеряны в 30-е годы ХХ века.

Особняк Рябушинского

Невероятной красоты здание на Малой Никитской было заказано банкиром и фабрикантом Степаном Рябушинским, который, кстати, впоследствии стал инициатором и создателем первого в России автомобильного завода АМО (далее известного как ЗИЛ). Построить особняк он поручил архитектору Федору Шехтелю, на чьем счету в том числе и здание Ярославского вокзала, и с десяток особняков в стиле модерн в Москве. Дом был сдан уже к 1902 году и сразу же стал местной достопримечательностью. Достаточно сказать, что как минимум три издательские фирмы в 1903–1905 годах производили открытки с изображением усадьбы Рябушинских.

Впрочем, оригинальность дома оценили далеко не все. «Самый гадкий образец декадентского стиля.

Нет ни одной честной линии, ни одного прямого угла. Все испакощено похабными загогулинами, бездарными наглыми кривулями.

Лестница, потолки, окна — всюду эта мерзкая пошлятина. Теперь покрашена, залакирована и оттого еще бестыжее», — писал Корней Чуковский в своем дневнике об этом здании.

Снаружи дом украшен мозаичным фризом с сиреневыми орхидеями и ирисами на голубом фоне. На витражах, выполненных по рисункам Шехтеля, можно увидеть сосны и уходящие вдаль поля. Внутреннее убранство также повторяет природные мотивы. Например, одна из колонн украшена лилиями, между которых снуют саламандры. Но главной темой интерьера является подводный мир: чего строит только главная лестница, перила которой напоминают мраморные волны и над которой возвышается светильник-медуза (если смотреть на медузу сверху, то она уже больше похожа на черепаху).

После 1917 года особняк был национализирован. В его стенах в разное время располагались: Наркомат по иностранным делам, Госиздат, Всесоюзное Общество культурных связей с заграницей, Психоаналитический институт — пока в 1931 году дом не передали Максиму Горькому в качестве своеобразного подарка от Сталина. Еще до того, как писатель вернулся из Италии, до него стали доходить слухи, что «для Горького готовят то ли дворец, то ли храм Христа на берегу Москвы-реки», и

он писал в Россию гневные письма с требованием: «Вопрос о вселении моем во дворцы не решать до моего приезда!».

Изысканные интерьеры не пришлись по вкусу писателю из народа, Горький не раз говорил о своем доме: «Величаво, грандиозно, улыбнуться не на что». Сейчас в особняке находится дом-музей писателя.

Доходный дом Кекушевой

Зеленый особняк на Остоженке был построен архитектором Львом Кекушевым в 1901–1903 годах, по соседству с еще одним собственным домом. Оба здания были записаны на его жену — Анну Кекушеву. На урожденной Болотовой, дочери провинциального дворянина из Кременчуга, он женился в 1897 году, будучи уже заслуженным и состоятельным мастером. Первый этаж этого дома арендовал купец Грязнов для чайного магазина, два верхних этажа сдавались внаем, а Кекушевы жили в соседнем здании.

По сравнению со многими другими зданиями в стиле модерн, этот особняк кажется довольно скромным. Он украшен лепными вставками в виде листьев и плодов каштана — символа целомудрия. Каштаны обрамляют вензель владельцев дома — две монограммы в виде литер «А» и «С». «А» означает «Анна» — имя жены Кекушева, которой дом достался после развода, а «С», предположительно, соответствует имени Сергея Астахова, следующего хозяина дома.

В 1913 году часть особняка арендовал доктор Бакунин для своей клиники. Там, в частности, скончался патриарх Тихон, который в свое время предал большевиков анафеме. В советское время в здании размещалось учреждение для лечения кожных болезней и коммунальные квартиры. В те времена арку, сделанную при Кекушеве, заложили и сделали вход в здание, но во время реставрации в 2000-х годах ее раскрыли обратно.

Судьба самого Кекушева после разрыва с любимой женой была печальна. Историк архитектуры Мария Нащокина писала, что с середины 1900-х годов в творчестве архитектора наступил глубокий кризис. Примерно с 1907 года складывается впечатление, что он перестал принимать какие-либо заказы, лишь время от времени помещая в журналах фотографии своих старых работ.

«После 1912 года судьба мастера обрела загадочный и, возможно, трагический оттенок. Его последние известные нам проекты датированы 1912 годом, — пишет Нащокина. — Представлялось, что

объяснение этому могло быть только одно: архитектор заболел, возможно, заболел психически, о чем не принято сообщать в печати по этическим соображениям.

Попытки наладить семейные отношения остались безуспешными. Конец оказался достаточно банальным: не сладив с этой внутренней катастрофой, архитектор прибегнул к традиционному русскому способу забыться, который погубил столько отечественных талантов».

Типография Левенсона

Одна из лучших типографий (как их тогда называли — «скоропечатен») Российской империи раньше работала в доме Коровина на Петровке. Но даже перестроенные после пожара помещения перестали вмещать всех рабочих. «Решено было приобрести в центральной части Москвы место и на нем выстроить специальное здание для типографии и ее мастерских. Такое место и было приобретено в Трехпрудном переулке, против Мамоновского переулка, выводящего к Тверской улице», — говорится в историческом очерке о типографии, выпущенном в 1903 году.

Основным требованием к новому зданию была его максимальная функциональность, но при этом эстетический аспект также должен был быть учтен:

«Нельзя требовать от мастера и рабочего безукоризненного исполнения репродукции, если им приходится работать при отсутствии чистого воздуха,

достаточного света и т.п. элементарных условий всякого успешного труда». Товарищество остановилось на проекте архитектора Федора Шехтеля, который давно сотрудничал с типографией во времена своей работы театральным художником и иллюстратором книг. Уже после того, как строительство здания было начато, Шехтель побывал в Париже, на Всемирной выставке, где проникся идеями ар-нуво и попытался добавить элементы этого стиля хотя бы в интерьерах.

Как отмечали сами сотрудники типографии, «все постройки, отделка здания и оборудование всех мастерских и других помещений были закончены с поразительной быстротой, в течение всего нескольких месяцев». «Здание хотя и выстроено во вкусе средневековых сооружений, но в его наружной отделке чувствуется так называемый «Новый стиль». Этот стиль вполне соответствует постройке, предназначенной служить искусству, созданному средневековым гением. Он смягчает некоторую строгость и сумрачность средневекового зодчества, и поэтому впечатление от фасада нового здания скорее веселое, без малейшей вычурности, на которую так падок «новый стиль», — писали о типографии Левенсона. — Издали оно [новое здание] красиво выступает своими легкими линиями, высокой шатровой крышей и остроконечиями своих башенок». Основание угловой башни было украшено лепным орнаментом чертополоха — растительным мотивом, распространенным в те годы в Лотарингии, в частности в городе Нанси.

В воспоминаниях Анастасии Цветаевой есть место, где юные барышни морочат голову молодому человеку, показывая в окно типографию и рассказывая, что в этом доме живет их дед, барон, и они ездят к нему в карете с гербами. Впрочем, сам Шехтель к своему творению относился скептически и с юмором писал Антону Чехову:

«…построил избушку непотребной архитектуры, которую извозчики принимают то ли за кирку, то ли за синагогу».

В здание в Трехпрудном переулке типография переехала в 1900 году. Там же и отметили двадцатилетие типографии. Именно в этом здании увидели свет первый сборник рассказов Чехова «Сказки Мельпомены», первые поэтические сборники Марины Цветаевой, книги Ивана Бунина. После революции типография была национализирована. В 1922 году в этом здании был проведен сбор первого пионерского отряда. Типография прекратила свое существование в 1924 году.

Доходный дом церкви Троицы на Грязех

«Дом со зверями» — не только одно из немногих зданий в Москве, имеющих собственное «имя», но и в принципе самое заметное строение в районе Чистых прудов. Часть комнат в доме предоставляли в безвозмездное пользование нуждающимся прихожанам церкви Святой Троицы на Грязех (храм сохранился до наших дней, он находится на соседней Покровке), а часть квартир сдавали за деньги.

Построен этот дом был в 1908–1909 годах и изначально был четырехэтажным. По бокам его украшали шатровые башни, на крыше находилась красивейшая кованая ограда. Но главная изюминка этого здания — необычные барельефы, выполненные художественной артелью «Мурава» по эскизам Сергея Вашкова. Он считается учеником Васнецова, хотя на самом деле никогда не учился у художника. А вот практику у Фаберже в 1900 году проходил, и, как можно судить по дальнейшим работам, весьма успешно.

При создании барельефов Вашков вдохновлялся узорами Дмитриевского собора во Владимире. Это не осталось незамеченным представителями высшего духовенства. В 1909 году архиепископ Антоний говорил: «Господь сжалился над нами, любителями церковного благолепия: древнее вдохновенное творчество священных предметов восстановлено новым художником С.И. Вашковым, которого имя займет в истории нашего церковного благолепия одно из почетнейших мест, быть может, наряду с Андреем Рублевым и Симоном Ушаковым».

Стены московского здания украсили звери, которые могли бы стать звездами паблика «Страдающее Средневековье», и невиданные растения.

Впрочем, в их очертаниях все же можно угадать тюльпаны, ели, пальмы и плющ. В 1945 году дом был надстроен еще двумя этажами. При этом пропал ряд верхних барельефов над окнами четвертого этажа, дом также лишился балконов второго этажа и филигранно выполненных ворот. Часть критиков считают, что после надстройки дом стал более тяжеловесным, а некоторые, напротив, отмечают, что верхние этажи уравновесили избыточный декор и сделали здание более гармоничным. В 2000-е годы из одного окна сделали дверь, пристроив к ней громоздкое крыльцо, стилизованное под модерн. Увидеть, как «дом со зверями» выглядел до реконструкции, можно, например, в фильме «Подкидыш» — именно из подъезда этого дома выходит девочка Наташа.