«Крым до сих пор полноценно не стал Россией»

С момента крымского референдума прошло чуть менее трех лет. Эмоции почти улеглись, но память еще не стерла наиболее яркие и значимые эпизоды того времени. «Газета.Ru» начинает серию публикаций о людях, чьи жизни навсегда изменили события марта 2014 года.

Павел Константинов, бывший руководитель детского лагеря имени Комарова, сейчас пенсионер (Севастополь)

Лично для меня события, которые потом привели к референдуму, начались 23 февраля 2014 года. Я тогда работал начальником детского лагеря имени Комарова, это в районе Фороса. Но, несмотря на огромное количество работы, успевал ездить на все митинги в Севастополе. Помню, как стало известно о том, что к нам едет так называемый «поезд дружбы», с боевиками из Западной Украины, как готовились его встречать на вокзале в Симферополе.

С самого начала мы были уверены, что победим. На уличные митинги людей выходило не меньше, чем на День Победы. Севастополь — вообще очень патриотичный город. И, несмотря на смутное время, в городе был порядок — мы сами организовали патрулирование, не было ни грабежей, ни нападений, люди не боялись ночью домой возвращаться.

В день референдума в Севастополе шел сильный дождь. Так я и друзья, знакомые обзванивали всех — сходили ли проголосовать, помогали приехать на участки тем, кто не мог добраться по состоянию здоровья, или далеко было ехать.

Подъем был — невероятный! Сейчас, конечно, у многих наступило разочарование, в том числе и потому что многие украинские чиновники «перекрасились» и остались на своих местах. Москва своих присылает, не прислушивается к мнению местных. Вот, например, экс-министр обороны Павел Лебедев — (уже бывший губернатор Севастополя Сергей) Меняйло его пригрел, и он откровенно отжимает крымские земли.

Хотелось бы, чтобы во власть пришли люди молодые, амбициозные — но в то же время, чтобы они были местными, а не присланными из столицы.

Я очень рад, что мы теперь Россия. Хотя, лично я, работу потерял. Больше 30 лет я проработал начальником лагеря. Это знаменитый лагерь — 53 года истории. Землю заповедника детям передал еще Иосиф Сталин. Это территория долгое время была собственностью «Севморзавода». В 2014 году на «Севморзавод» пришел Порошенко с Григоришиным — и с тех пор все наши беды. 53 гектара заповедника оказались для Порошенко слишком лакомой территорией. А Григоришин — это бизнесмен, хоть и российский, но весь его бизнес на Украине, и как бы лежит под Порошенко.

Что сделали Порошенко и Григоришин? Они раздербанили территорию лагеря, потому что он находится в заповеднике. Вывели его из реестра лагерей. И в результате лагерь три года стоит пустой. Он мог существовать, работать. Но, после того, как Порошенко и Григоришин вывели его из состава лагерей — даже правительство Аксенова пока не может разобраться. Когда лагерь закрыли в 2015 году, я нашел себе работу в лагере «Ласпи». В этом году и его закрыли. Я думаю, что все это временно.

Пройдет 3-5 лет, и мы опять будем нормально работать. И с жителями материка, в том числе и из Украины, будем обниматься и целоваться.

Сейчас главная проблема у Севастополя — это здравоохранение. В больницах вроде как ремонт делают, но попасть к врачу невозможно. С одной бумажкой бегаешь по городу, чтоб найти специалиста. Вторая проблема — это то, что Крым не готовит педагогические кадры. А у нас столько лагерей! Я старался брать в лагерь кадры из разных вузов — по 20 человек от 2-3 вузов. Российские вожатые не готовы к нам ехать — им нужно дать высокий уровень зарплаты, а до референдума вожатые согласны были работать не за деньги, а именно за то, чтоб набраться опыта, получить яркие впечатления от работы в морских лагерях. Харьковчане согласны были работать по полтора месяца, а вожатые из московских вузов по одной смене. В 2014 году мы, начальники лагерей, выкручивались за счет педагогов, которые приехали на полуостров из Донецка и Луганска. Сейчас и этого нет.

Крым до сих пор полноценно не стал Россией. Не всем дают равные возможности на получение иностранных виз. Даже у меня в семье — одному дают разрешение на выезд, а второму нет. Значит, нужно ехать на Украину, получать там загранпаспорт. Есть проблемы и с интернетом, связью — то, что доступно москвичам, для нас пока остается мечтой.

Я мечтаю, чтобы Крым выглядел не хуже, чем Сочи, тут можно сделать сказочный уголок. Чтоб у нас весь полуостров был современным, чтоб все было цивилизованно. Крым уникален — такого сочетания, как у нас, нет нигде на Земле, есть и скалы, и горы, и бурные реки, и море, загадочные пещеры и целебные источники. Хочется, чтоб крымские дети обучались в местной школе экскурсоводов, чтоб каждый из них мог рассказать всей России, как прекрасен наш родной Крым.

Наталья Русланова, волонтер, общественный деятель (Ялта — Донецк)

Точкой невозврата, когда стало понятно, что происходящее в Киеве — не просто очередные митинги, а настоящая историческая катастрофа, стал обстрел аэропорта 26 мая 2014. Я живу в трех км от нашего аэропорта, десятый этаж. Как заходили на острие атаки восемь вертолетов, как все начиналось — я видела своими глазами. Еще не понимала, что происходит, но отчетливое ощущение уходящей из-под ног земли помню прекрасно. Мой сын, на тот момент семиклассник, был в школе, в 50 метрах от дома. И вот я смотрю на вертолеты, семь из них полетели, отстрелявшись, над Путиловским лесом, а восьмой, видимо, решил покрасоваться и полетел над домами.

Он пролетел чуть выше моего дома, очень близко, я прекрасно видела лицо летчика. Опустила глаза… а внизу идут дети.

В белых рубашках. Задрали голову и машут вертолету. А у меня перед глазами все военные фильмы пронеслись. Вот он, летчик этот, нажимает на гашетку, или что там у него, и эти белые рубашки становятся красными… Потом над городом начали летать истребители. А у меня дом летчиков и работников аэропорта, они мне быстро все объяснили.

Вот и все. Точка невозврата — 26 мая. Лицо сидящего в вертолете и белые рубашки детей. Прежняя жизнь в тот момент рухнула. А чудовищное ощущение ушедшей из-под ног земли было долго. Был тоннель, а света не было, у меня лично — до декабря 2014, пока я не вернулась в Донецк. Так как события начали разворачиваться в непосредственной близости от нас, сына я увезла в Крым тут же, буквально 1 июня.

Во время этого шабаша на майдане, мы все смотрели стримы. И вот как-то у меня на глазах озверевшая толпа вырвала из цепи мальчика-милиционера и буквально разорвала его. Я будто приросла к месту: понимала, что нужно выключить и не смотреть, но не могла. У меня, к сожалению, так и стоит это перед глазами. Трагического было много, и оно так и не свалялось в один ком, не перестало саднить. Но вот этот мальчик… и обезумевшая толпа животных. Это все же стоит отдельно.

В Крыму я родилась и выросла, как и мои бабушки и дедушки, мои родители. Жизнь на два города, а теперь уже две страны, я веду больше двадцати лет, просто поездки раньше были реже. Сейчас у меня здесь сын, я приезжаю к нему, перевожу дух. Отсыпаюсь, заново влюбляюсь в Крым, заново понимаю, что все-таки по менталитету я уже больше дончанка, чем крымчанка, и уезжаю «на передовую». Крым — это Родина. И любовь навсегда. Может быть, в поре «поздней пенсии» я вернусь сюда. А может, так и останусь в режиме жизни на два дома.

Меня часто спрашивают, какой жизнью живет Донецк. Насыщенной, я бы сказала. И сложной. Жизнь в Донецке не останавливалась даже во время самых жестоких обстрелов, просто она все время меняется. Я, как и многие, на время попрощалась со своей основной профессией, по образованию и опыту работы я кадровик, сейчас я предприниматель. У меня свой магазин, торгую женским бельем и, конечно же, разной крымской продукцией.

Печь, на которой многие из нас уже почти лежали до войны, так как в силу возраста и предпринятых ранее усилий мы почти все уже состоялись в профессиях, можно сказать, пожинали плоды… так вот, печь эта далека как никогда. Более насыщенной и активной жизнью, нежели сейчас, я не жила никогда, и живее я себя не чувствовала никогда. Хотя, повторяю, сложностей дикое количество.

Конца войны пока не видно, слишком много заинтересованных лиц, чтобы она длилась и длилась. Поэтому мы все время изворачиваемся, подстраиваясь под реалии. У меня был драматично-смешной случай. Мы только открыли первый магазин (кстати, он называется «Лаванда», это мой нежный привет родине) и привезли первую партию белья. У меня целый диван был завален трусами и лифчиками. И вот лето 2015, идет очень сильный обстрел, страшно и злит невыносимо. Дверь в тамбур открыта, тревожная сумка стоит на изготовку. Дом трясется, ухо привычно отделяет плюсы (входящие) и минусы (исходящие). В итоге, я психанула, и начала разбирать белье. Увлеклась и отвлеклась. Ну и разобрав (а обстрел продолжается), написала пост в фейсбуке, о том, что гадость этот обстрел, от страха белье разбираю.

Посыпались комментарии в духе «ладно там этот обстрел, а что за белье? а цвета? а где магазин?»

и так далее. Это, наверное, трудно понять не дончанину, но это вот наша жизнь сейчас. Война в нее вплелась и присутствует, а мы продолжаем жить.

Самым большим потрясением стала война. Потому что ведь ее же не может быть, «ведь Донецк же не будут бомбить», ага. А вот она уже повытаскивала из людей настоящее. Как оказалось, вокруг нас было много героев и много падали. И мы никогда бы не узнали, кто есть кто, если бы не война.

Как по мне, это один из ее трех плюсов. Я потеряла не сильно много друзей, но потери все же есть. Кого-то на почве полного помешательства, а кого-то и социальные лифты унесли. По сути, я очень разочаровалась в людях, но при этом и очень очаровалась людьми. У меня, во многом, вынужденный круг общения, это связано с волонтерской деятельностью, и то, что я увидела, лучше бы я не видела. Но в то же время, я встретила такое дикое количество новых и замечательных людей, что по сути, все пребывает в равновесии. И средняя температура по больнице в пределах нормы.

Евгений Илюхин, тележурналист, ведущий (Ялта — Харьков)

Первые мысли о том, что нужно уезжать, ко мне пришли еще по факту событий первого майдана в 2004 году. Но тогда так и не решились, и окончательно пришли к этому только к лету 2014 года. Моя семья родом из Ялты — тут родились дед, отец, старший брат. Многие родственники до сих пор живут в Крыму. Поэтому колебаний, куда именно ехать, не было.

Хорошо помню, как еще весной 2014 года в ньюсруме «Харьковских известий», где я тогда работал, широко обсуждались события в Киеве, в Харькове, в Донецке, а уже к концу лета мы с женой продали квартиру и, не понимая окончательно, как решится вопрос со школой, с регистрацией, с новой квартирой, с минимумом вещей уже были в Ялте.

Дом, где я сейчас живу, когда-то принадлежал военным, тут были казармы. Потом его передали татарской общине в рамках улучшения жилищных условий. Когда я оформлял сделку с прежним хозяином — татарином, украинский реестр прав собственности в Крыму уже был закрыт, а в российский квартира еще не была внесена. По сути, я отдал деньги просто по расписке под доверенность на пользование квартирой. Понимаю, насколько дико это звучит, но у меня тогда была абсолютная уверенность, что все будет хорошо, что я поступаю правильно.

До глубокой осени делал потом в ней ремонт — в квартире не было ни отопления, ни нормальных окон, ни канализации. На каком-то этапе жена и дочка жили у родственников, потому что невозможно было находиться в квартире, где еще сохнет цемент и идет замена окон. С работой тоже было непросто — были периоды, когда реально пошел грузчиком работать, в мебельном цеху работал.

У дочки главная мечта — на 14 лет получить российский паспорт. Уверен, что мы найдем способ его получить. Пока же просто продлеваем пребывание, въезжая и выезжая через российскую границу на Чонгаре, и меняя миграционные карты. Пограничники крайне лояльно относятся к жителям Крыма, которые до сих пор по разным причинам не смогли поменять украинские паспорта на российские. Но, я хорошо понимаю, что рано или поздно мне придется заняться проблемой документов. Особенно если вместе с семьей решим поехать на материк. Хотя процедура мне представляется крайне сложной и запутанной. Плюс, она требует денег — сдача анализов, экзамен на знание русского языка.

Странно, что люди, которые по сути своей русские, вынуждены проходить такую же длительную и унизительную процедуру, как и жители тех стран, где даже по-русски не говорят.

Пока же занимаюсь приведением в порядок документов по квартире — регистрирую в Росреестре, оформляю лицевые счета.

Все мои друзья, родственники и знакомые разделились на тех, кто принял мой выбор, и тех, кто выступает против него. События 2004 и 2014 года разделили семьи, прервали многолетнюю дружбу со многими. Живя в Харькове, я крайне болезненно воспринимал каждое событие как личную трагедию или беду. Сейчас, прожив больше двух лет непрерывно в Крыму, хотя за родным городом продолжаю наблюдать, он мне небезразличен, но все чаще приходит ощущение, что это происходит где-то очень далеко, в другой реальности.