Как это будет по-норвежски

ФНБ пополняется нефтяными доходами, когда цена на нефть выше 42,4 доллара за баррель. Он был создан как фонд будущих поколений для поддержки пенсионной системы, позже также стал одним из источников для покрытия дефицита бюджета.
<!—

—>
Характерно, что СП сравнивает ФНБ и крупнейший европейский нефтяной фонд — норвежский пенсионный (1,1 трлн долларов), который владеет 1,5% акций мировых компаний и вкладывается в недвижимость по всему миру. Правительство имеет право покрывать из него дефицит бюджета, но в объеме, не превышающем доходность фонда. По итогам прошлого, удачного для рынков года она составила 20%. Колумнист «РГ» Яков Миркин считает, что не стоит буквально ориентироваться на норвежский опыт — основная часть ФНБ должна вкладываться внутри страны.
Основная часть ФНБ (где было на 1 октября 172 млрд долларов) — это деньги в резервных валютах на счетах в ЦБ: 52,8 млрд долларов, 45,5 млрд евро, 8,8 млрд фунтов стерлингов — доход по ним эквивалентен вложениям в гособлигации США, ЕС и Великобритании. Такая модель обеспечивает возможность оперативного использования ФНБ на финансирование дефицита страны и Пенсионного фонда РФ, но делает доходность средств фонда невысокой. В 2018-2019 годах федеральный бюджет получил от управления средствами фонда 165,7 млрд рублей. При этом доходность по счету в евро три года подряд была отрицательной, но структура валютных вложений фонда жестко регламентирована и не менялась с момента создания суверенного фонда в 2008 году (когда в Европе отрицательные ставки еще не были нормой).
Счетная палата также указала на ограниченный доступ к отчетности ФНБ, что не позволяет объективно оценивать качество управления его средствами.
<!—

—>
Доклад СП может возобновить споры вокруг ФНБ. Последний раз они происходили в 2019 году, в ожидании момента, когда средства фонда перевалят за отметку в 7% ВВП — это дает возможность правительству вкладывать их в новые проекты (фонд ранее начал финансирование 8 крупных проектов). Минфин тогда подготовил проект закона, по которому из ФНБ можно было кредитовать экспортные сделки. Также Минфин готовился расширить список разрешенных активов, в том числе за рубежом — по норвежской модели. Однако это не было реализовано. Сейчас ликвидная часть ФНБ превышает 8%, но, несмотря на дефицит бюджета, правительство решило в ближайшие три года обойтись займами в объеме 8 трлн руб., почти не трогая резервы в фонде.
Минфин и Банк России не ответили на запросы «РГ».
Мнение
Яков Миркин, заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН:
— Зачем нам нужен Фонд национального благосостояния? Это наш запас на черный день. Большой запас — на 1 апреля 2020 года в нем было 12,9 трлн руб. А в сентябре — 13,3 трлн руб. Это 12% ВВП. Запас даже в годину пандемии — неснижаемый.
И сразу масса вопросов. Почему даже сегодня, в черный день, он так мало тратится? Почему две трети его объема, все его живые деньги размещены в валютные активы? Это вывоз капитала в другие страны. Мы ведь очень нуждаемся в этих деньгах. У нас тотальная нехватка средств для инвестиций в рост экономики.
А вот еще вопрос. ФНБ, как и бюджет, хорошо заработал в 2020 году на девальвации рубля. Как это? Нам всем плохо, произошла взрывная девальвация рубля на 25-30%. А ФНБ — в прибыли! Не избыточно ли государство полагается на чужую валюту? Не слишком ли велик интерес государства к девальвации рубля в кризис, чтобы сбалансировать бюджет и ФНБ? И еще — чтобы защитить сырьевые компании с госпакетами в собственности?
Новые вопросы. Насколько ФНБ активен в инвестициях внутри России? До 0,9 трлн руб. — на подкрепление госбанков, в том числе целевое, на инфраструктурные проекты. Это меньше 7% объема ФНБ. Немного. Плюс чуть больше 3 трлн руб. в его активах — акции Сбербанка, переданные ФНБ в 2020 году из Банка России. Из рук государства — в его же руки. Не слишком ли малы внутренние инвестиции из ФНБ?
<!—

—>
Давайте мечтать о ФНБ, в котором 40-45% активов, не больше, будут номинированы в валюте, а 55-60% — вкладываться внутри страны. Не будем больше молиться на Государственный пенсионный фонд Норвегии. Он действительно все нефтяные деньги, накопленные в нем, выводит из страны. Но Норвегия — малая экономика. Ей не нужно решать задачи технологической модернизации, ускорения роста и, самое главное, снижения бедности. А нам — нужно.
Будем мечтать и о том, чтобы у нас была такая же информационная прозрачность ФНБ, в самых мелких деталях, как в Норвегии. Этому стоит учиться. Тогда будет гораздо легче отдавать сотни миллиардов рублей на «самоокупаемые инфраструктурные проекты» внутри страны, не боясь того, что эти деньги, на самом деле, будут покрывать их убытки.
И еще будем мечтать, чтобы ФНБ, наша главная кубышка, в черный день пандемии-2020, тратился на помощь нам всем. Мы должны были бы увидеть эти траты, понять их, убедиться, что ФНБ — наш, общий, из наших налогов, он пришел к нам на помощь. Какой черный день будет еще хуже? И тогда спрашиваешь себя — не избыточны ли все-таки наши резервы (международные и ФНБ)? Почему они растут, когда экономика — в кризисе? Зачем мы в «нормальные» годы жертвуем ростом ради избытка под матрасами? Они же все равно даже в кризис отдаются за рубеж. Эти вопросы скоро станут вечными.